«Итак, меня совсем недавно хотели убить. Это поручили Спектру. Вишневский сказал, что Оля убила себя, – значит, они не люди. В их обязанности входит наблюдать за происходящим. Они же занимаются и другими щекотливыми делами.

Им велели аккуратно прикончить меня, чтобы потом превратить в Ясную. Думаю, что с Робертом работала та же команда. Значит, агрессивный паренек Слава, который ударил ножом Артема Николаева, и следователь Черепанов, предложивший мне посмотреть пропитанные ядом фотографии, тоже были Спектрами. Оля не хотела, чтобы я воскресла после того, как она убьет меня. Неужели ее лютая ненависть была вызвана лишь тем, что я нужна Ясным?

Она, Оля, очень хотела бы очутиться на моем месте, но, наверное, не подходила по некоторым параметрам. А точнее, Ясные не принимали участия в ее зачатии. Это я понимала хорошо, потому что уже научилась распознавать своих и чужих.

Псевдо-Вишневский через меня поблагодарил всех Ясных за то, что Оле дали второй шанс. Он сказал, что на этот раз ей подобрали любящую семью. У нее появилась мать. То есть Спектры решили, что Оля стала завистливой и злой, потому что росла в неприветливой среде. Скорее всего, ей не хватало матери…» Я даже немного устыдилась того, что у меня-то всегда была рядом мама – любящая и заботливая. Она часто была строгой, не обнимала и не хвалила меня, но она была и постоянно думала обо мне!

«Значит, Спектры, в отличие от Ясных, когда-то были обычными людьми, а потом умерли. Кто-то посвятил их в тайны, доступные лишь избранным. Видимо, они были нужны!» По какому принципу отбирались кандидаты, которые впоследствии помогали Ясным, кто этим занимался и почему Ясные пожалели Олю, дав ей новый шанс, я не знала.

«Лиза проникла ко мне в голову и буквально спасла меня от смерти. Она понимала, что на этот раз Роберта рядом не будет. Или Роберт знал, что Лиза вмешается, и поэтому не появился?» Я была абсолютно уверена, что Стронгу было известно все, что со мной происходит. Никакие расстояния не помешали бы ему спасти меня. Он говорил мне, что чувствует, когда мне грозит опасность. Доказательств тому у меня набралось предостаточно. Хотя те слова, что я наговорила Роберту во время нашей последней встречи, должны были сильно испортить его впечатление обо мне. «Может, поэтому в этот раз Лизе пришлось спасать меня? Только зачем? Неужели она успела полюбить меня так же, как я ее?»

Вот так неопределенно и растерянно я рассуждала, сидя на занятиях по логике.

– Мила, отец приехал! – объявила мама, приоткрывая дверь моей комнаты. Ее глаза блестели, на щеках горел румянец.

«Понятно, она счастлива, что увидела папу, и не может скрыть своих чувств».

Я сидела в своей комнате за компьютером и пыталась найти в Интернете статьи для реферата по зарубежной литературе.

– Сейчас спущусь.

Оказавшись внизу, я нашла отца на диване в гостиной. Он напряженно вглядывался в экран телевизора, но я знала, что происходящее там волнует его не больше, чем меня – котировки на валютной бирже.

Мать оживленно возилась на кухне.

– Привет! – сказала я и уселась в кресло напротив.

– Привет! – негромко ответил папа с тоской в голосе.

«Удивительно, насколько острее я стала чувствовать людей за последние месяцы. Я научилась улавливать интонации, перепады настроения, скрытые акценты и множество других вещей, которые раньше ускользнули бы от моего внимания».

Мать выглянула из кухни и смущенно спросила:

– Игорь, ты поешь с нами?

Отец устало посмотрел на нее:

– Нет, спасибо. Я не голоден. Чайку, если можно.

Я поддержала его:

– Мам, мне тоже не хочется чего-то. Помочь тебе с чаем?

– Сиди уж, – обиженно сказала мать, – сама сделаю.

Ее оживление угасло, она наверняка почувствовала себя лишней. Она видела, что у нас с отцом есть какая-то общая тема, которую мы не станем обсуждать при ней, и погрузилась в привычное недовольство.

Мы с отцом молча глядели друг на друга.

– А ты совсем взрослая, – тихо сказал он.

– Давно уже. Тебе бы следовало заметить это раньше и попытаться поговорить со мной, как с большой девочкой. Может, я бы тогда не так сильно удивлялась происходящему?

Отец наклонил голову, будто соглашаясь:

– Прости, я все как-то не решался.

– Ага! Думал, само рассосется?

– Зачем ты так? – тихо отозвался отец. – Просто меня все это достало. Я больше не могу.

Я с тревогой посмотрела на отца. Все мои обиды исчезли, стоило мне увидеть его грусть и отчаяние. Вместо очередных обвинений я перегнулась через журнальный столик, который нас разделял, и прошептала:

– Совсем недавно меня пытались убить. По-настоящему.

Отец поднял глаза, и его лицо помрачнело еще больше. Он обхватил руками голову, словно боялся, что она разорвется на части. Я тихонько добавила:

– Ты не волнуйся, меня опять спасли.

– Я знаю, – пробормотал он после небольшой паузы.

– А о том, что меня и до этого пытались убить, ты знал?

Отец невесело усмехнулся:

– Тебя было кому спасти.

– Тем не менее, – зашипела я, – ты тоже мог попытаться.

Мне было ясно, что каждое мое слово больно ранит отца, но я не могла перестать мучить его:

– Почему ты раньше ничего мне не говорил?

Он открыл рот, чтобы ответить, но тут грохот посуды на кухне стих, и отец примолк, опасаясь, что нас могут слышать.

В гостиную вошла мать с массивным чайником и пробковой подставкой под него. Нам она не сказала ни слова, молча поставила чайник и ушла. В следующий заход она принесла поднос с чашками, печеньем и сладостями и снова удалилась.

– Мне здесь некомфортно, – признался отец, – нас могут слушать. Давай поднимемся к тебе.

Я кивнула и громко крикнула:

– Мам, мы пойдем ко мне. Хочу показать папе фотографии, а они в компьютере наверху.

Мне не ответили. Наверное, мать обиделась, что ее не пригласили. Отец взял горячий чайник с зеленым чаем и подставку, я прихватила чашки; сладости так и остались на журнальном столике.

Мы пошли вверх по лестнице в мою комнату, и я вдруг отчетливо осознала, насколько серьезным будет разговор. И это, пожалуй, впервые в жизни. Только я и отец – мы обладали тайной, которую не с кем было разделить.

Мы зашли ко мне в комнату, и отец поставил чайник на туалетный столик, а сам уселся на кресло рядом с кроватью, замерев в неудобной позе.

Я примостилась рядом на небольшом пуфике, который обычно стоял в углу и почти никогда не использовался. Вот, наконец, пригодился.