я хочу сказать — открытое заседание. Поэтому комиссия надеется, что в своих заявлениях на открытом заседании вы не проявите неискренности или уклончивости.

—      Я бы предпочел давать показания на открытом заседании, — ответил Спенсер.

—      Так я и понимаю, — подтвердил Биллииджер. Он наклонился в сторону Корнела, который сидел через несколько стульев от него. — Полагаю, что по этому пункту вам хочет кое-что сообщить адвокат комиссии.

—      Благодарю вас, господин председатель, — сказал Корнел. Он поставил локти на стол, сложил ладони и слегка сгорбился — поза, хорошо знакомая Спенсеру еще по тем дням, когда слушалось дело Беквуда.

—      Мистер Донован, — начал Корнел и уставился на Спенсера. — Я буду краток. Процедура подобных заседаний комиссии вам знакома. К тому же вы сами адвокат, так что юридические вопросы не составят для вас проблемы. Как вам хорошо известно, в функции нашей комиссии не входит расследование деятельности отдельных граждан, если они не занимают в обществе положения, которое позволяло бы им тем или иным путем оказывать влияние на общественное мнение и общественную жизнь. Говоря точнее, это правило распространяется и на вас, что, как я убежден, вам известно. Однако в прошлом вы были связаны с... ну, скажем, с не совсем ясным делом, которое рассматривалось на заседаниях комиссий конгресса и обсуждалось в публичных дискуссиях. — Все тем же сухим тоном он добавил: — Я лично могу подтвердить это. В последнее время против вас были публично выдвинуты обвинения, которые комментировались близкими к правительству лицами в форме, позволяющей широкой публике предположить, что эти обвинения встретили официальную или полуофициальную поддержку. Вот почему комиссия считает, что необходимо предоставить вам возможность выступить на открытом заседании, как вы и просили.

—      Я очень рад, — заявил Спенсер, — и благодарю комиссию за эту привилегию.

—      Комиссия ценит ваше к ней отношение, — отозвался председатель.

Корнел воспользовался этим коротким обменом репликами, чтобы снова зажечь сигару, и продолжал:

—      В связи с тем, что на открытом заседании необходимо максимально избегать всяких споров, касающихся процедурных вопросов, комиссия хотела бы затронуть еще один пункт, мистер Донован. Известно, чго данный орган конгресса является комиссией по расследованию, а не судом. Поэтому комиссию не интересуют опровержения обвинений, сделанных против вас отдельными лицами, вроде известных журналистов и репортеров. Вам, как адвокату, известно, что подобные вопросы могут разбираться только судом. Предоставляя вам возможность дать показания на открытом заседании, комиссия не разрешит пользоваться ее трибуной для речей и заявлений, связанных с личными обидами. Отнюдь не собираясь ущемлять в процессе публичного заседания ваше право свободно выражать свое мнение, комиссия, однако, будет сама определять линию допроса. — Он замолчал, взглянул на председателя, который почти незаметно кивнул ему, и закончил: — Полагаю, что это все, мистер Донован!

Спенсер лихорадочно думал. Корнел хорошо обосновал поднятый вопрос. Он ожидал чего-то подобного, но предпочел бы, чтобы речь об этом зашла на открытом заседании. Если члены комиссии захотят прервать его, они смогут сделать это в любое время, утверждая, что он якобы отвечает Фаулеру.

—      Есть ли у членов комиссии вопросы к свидетелю? — спросил Биллинджер.

Один из конгрессменов спросил:

—      Я хочу знать, согласен ли свидетель с нами?

Вопрос задал молодой южанин с широким, пышущим здоровьем лицом. Позднее Спенсер выяснил, что фамилия его Нисбет, Уолтер Нисбет.

—      В основном я согласен с заявлением адвоката, сэр, — ответил Спенсер.

—      Мне не нравится расплывчатость вашего ответа, мистер Донован, — недовольно произнес конгрессмен. — Я предпочел бы короткое и ясное «да» или «нет».

—      Я хочу быть честным, сэр, — ответил Спенсер. — В основном я согласен с точкой зрения комиссии, но в то же время не могу обещать, что не буду спорить, когда возникнут конкретные вопросы. Однако я полностью полагаюсь на беспристрастность комиссии и приложу все силы, чтобы помочь ей.

—      Полагаю, что такой ответ вполне удовлетворяет комиссию, — одобрительно заявил Биллинджер и взглянул на остальных конгрессменов. Большинство из них кивнуло в знак согласия.

—      Верно, — подтвердил Дуглас Мак-Кенни. Но Нисбет с недовольным видом откинулся на спинку стула.

Заседание продолжалось уже не в такой напряженной атмосфере. Спенсера спросили, намерен ли он огласить заранее подготовленное заявление и если да, то может ли передать его комиссии сейчас. Спенсер ответил, что собирается в сжатой форме рассказать о положении, в котором он оказался, однако, привыкнув выступать публично, набросал лишь отдельные пункты своей речи — так что записи его для комиссии бесполезны. Когда заседание подходило к концу, он попросил представить его отдельным членам комиссии. Пока Корнел выполнял его просьбу, Биллинджер держался в стороне. Спенсеру показалось, что председатель и адвокат, несмотря на обоюдную вежливость, находятся в натянутых отношениях.

После того как Биллинджер объявил заседание закрытым, один из секретарей встал и что-то прошептал ему на ухо. Сначала лицо Биллинджера казалось довольным, но через секунду на нем уже было написано раздражение. Подойдя к Спенсеру, он сказал:

—      Фотографы просят нас позировать, мистер Донован. Давайте покончим с этим.

Он вышел из зала, жестом предложив Спенсеру следовать за ним. Они опять прошли канцелярию и в конце ее повернули в другой зал. В дверях их поджидало человек двадцать фотокорреспондентов и журналистов. Они наперебой просили Биллинджера и Спенсера принять те или иные позы. Биллинджер охотно повиновался газетчикам и даже шутил с ними, но ни разу не обратился к Спенсеру.

Теперь облицованный мрамором коридор был полон народа. Спенсеру показалось, что по мере того, как шум вокруг него возрастал, в нем самом наступала какая-то тишина. Она вызывала странное чувство, словно он находился в одиночной камере. Прямо перед его лицом вспыхивали лампы фотографов. Затем откуда-то сбоку появился Корнел, взял его под руку, они пошли все вместе, одной большой волной, — казалось, будто движется сам коридор; фотографы пятились перед ними, все время щелкая аппаратами и сверкая лампочками.

Внезапно они оказались в зале заседаний. Двери были широко открыты. Кто-то схватил Спенсера за плечо; он обернулся и увидел улыбающееся лицо Майрона Вагнера. Но оно вдруг снова исчезло и остались только незнакомые ему лица.

Он находился теперь в зале заседаний и шел навстречу ослепительному сиянию огней. Зал он видел словно в тумане, но чувствовал, что помещение огромно и полно людей. Какой-то молодой человек вежливо взял его за руку и проводил к установленным в ряд стульям. Прямо перед ним находилось возвышение, где сейчас собирались члены комиссии. Ниже, поблизости от него, стояли столы и стулья, а на небольшом возвышении — кресло для свидетеля. Он поискал