Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы делаем нечто быстрое, беспорядочное и совершенно неправильное в гостевой спальне, и, к счастью для нас обоих, Спенсер вспоминает, что нужно выйти прямо перед тем, как кончить. Бедное несчастное полотенце…
Мы лежим так, тяжело дыша, с минуту, прежде чем я встаю и снова иду в душ. На этот раз моя одежда ждёт меня на крышке унитаза, когда я выхожу, и одеваюсь, прежде чем мне снова приходится посмотреть на Спенсера.
Он бросает на меня взгляд, и у него, по крайней мере, хватает приличия выглядеть огорчённым.
— Я не могу поверить, что вы, ребята, этого не сделали… Я был уверен в обратном.
— Ты не хотел, чтобы я с ним спала. Ты просто должен быть честен, — говорю я, собираясь сесть рядом с ним. Несколько мгновений мы оба ёрзаем в тишине.
— Я этого не хочу. Я также не хочу, чтобы ты была с близнецами, но… — он проводит рукой по лицу. — Я серьёзно. Просто делай что хочешь, и, по крайней мере, у нас будет совпадать количество.
— Хм? — спрашиваю я с учащённо бьющимся сердцем, стараясь не думать о наших уроках сексуального воспитания, который мы только что провели, и о том, как чётко мистер Крачек рассказал о методе «вытаскивания». В предэякуляте могут быть жизнеспособные сперматозоиды, а мы только что сделали это без презерватива, и я идиотка. Спенсер — идиот.
И мой папа был так удивлён, что я не захотела ходить девочкой в школу для парней. Конечно, я не ожидала, что буду спать со всеми в упомянутой школе… Я что, шлюха? Нет, нет, это устарело, женоненавистнически и глупо. Стыдить женщин за то, что они занимаются сексом — старейший трюк патриархата.
Я выдыхаю.
— Я переспал с пятью, значит, и ты переспишь с пятью. Будь с Рейнджером. Или Черчем. Он явно влюблён в тебя.
Я фыркаю, и Спенсер поворачивается, чтобы посмотреть на меня, приподняв бровь.
— Это самая большая глупость, которую я когда-либо слышала. Он из кожи вон лезет, чтобы не прикасаться ко мне.
— Верно… — Спенсер замолкает, а затем пытается пригладить волосы ладонью. — Потому что он в тебя влюблён.
— Он почти не разговаривает со мной.
— Он заплатил миллионы долларов и воспользовался связями, чтобы устроить тебе приватный вечер в Диснейленде, чего не делают даже для мировых лидеров. Ты ведь понимаешь это, верно? Это блядь нихрена себе.
— Он не может быть влюблён в меня, — продолжаю я, и Спенсер вздыхает.
— Почему нет?
— Это невозможно, не так быстро.
Тишина. И затем…
— О, правда? — спрашивает Спенсер как раз перед тем, как дверь распахивается и входят близнецы.
Тобиас бросает взгляд на полотенце, а затем снова смотрит на нас.
Мои щёки вспыхивают.
— У нас есть закуски на сегодня, и много травки. Ты остаёшься? — спрашивает Тобиас, когда Мика бросает на меня несколько сочувственный взгляд.
— Я… это хорошая идея? — спрашиваю я, и близнецы обмениваются взглядами.
— А почему бы и нет? — отвечают они, поворачиваясь обратно ко мне и Спенсеру.
Они помогают мне подняться, и Спенс заботится о полотенце, относит его вниз и кладёт в стирку. У меня в животе порхают бабочки, гора беспокойства, и я не могу решить, стоит ли мне добавить ещё одно беспокойство к моему и без того длинному списку. Переживать из-за страха беременности было бы не очень весело.
— Чипсов? — спрашивает Черч, протягивая миску с Доритос, когда я прохожу в гостиную и сажусь рядом с ним на диван. Рейнджер сидит в кресле справа от меня, и, что удивительно, он не избегает смотреть на меня.
Мы пристально смотрим друг на друга.
Сегодня днём здесь было много пристальных взглядов.
— Нет, спасибо, — наконец отвечаю я, когда Спенсер, Мика и Тобиас гуськом входят в комнату и встают у камина, как родители, собирающиеся отругать непослушных детей. — Ребята, мне правда жаль…
— Это была моя вина, — говорит Рейнджер, его сапфировые глаза всё ещё не отрываются от моего лица. Я бы хотела, чтобы он отвернулся, посмотрел на что-нибудь другое, на кого-нибудь другого, на что угодно. — Этого больше не повторится.
— Чувак, мы подняли этот вопрос, — начинает Мика, — на экстренном заседании Студенческого совета, которое было у нас вчера вечером.
— У вас, ребята, проводятся экстренные заседания Студенческого совета, когда в школе даже нет занятий? — спрашиваю я, совершенно сбитая с толку всей этой ситуацией. — Зачем?
Они игнорируют меня.
— Мы сказали, что, если тебе нравится Чак, ты должен высказаться, а потом поговорить с ней об этом. И что же ты сделал? Скормил нам ту же чушь о том, что ты не встречаешься. Я понимаю, чувак, но нам нужно провести честную дискуссию. Эта хрень разлучит нас. — Мика пристально смотрит на друга, и наконец-то — наконец-то — Рейнджер отводит взгляд.
— Извините, ага, да. — Рейнджер оглядывается на меня, отрезая мою двухсекундную отсрочку. Он хмурится. — Я должен был что-то сказать.
— Я тебе нравлюсь? — спрашиваю я, указывая на него, и он вздыхает, почти как Спенсер, когда сокрушался, что его влечёт к такому уродливому, вспыльчивому парню.
— Наверное. — Рейнджер потирает лицо. — Да.
Я снова краснею, поджимая под себя ноги и накрываясь одеялом.
Черч очень старается не прикасаться меня, хотя мы сидим в нескольких дюймах друг от друга. Понимаете, что я имею в виду? Всё, что я получила, это то единственное объятие в последний день учёбы, а потом, что бы это ни было, в вестибюле во время остановки на отдых.
— Чак-лет? — спрашивает Спенсер, засовывая руки в карманы и наклоняя голову набок, серебристые волосы падают ему на лоб. — Это твой последний шанс высказаться.
— Я… — я перевожу взгляд с него на Тобиаса, затем на Мику, Рейнджера, Черча. Его янтарные глаза встречаются с моими. Он не отводит взгляда. Я хочу, чтобы он это сделал, но он этого не делает. Понимаете, что я имею в виду, говоря обо всех этих грёбаных пристальных взглядах? — Давайте… ладно. Прекрасно. Да. Мне нравится Рейнджер. Это просто как-то незаметно подкралось ко мне. Я не совсем понимаю, что происходит. В моей жизни было много влюбленностей, но ничего подобного этому. Вы, ребята, просто такая сплоченная команда.
— У меня есть новости, которыми, полагаю, я должен с вами поделиться, — начинает Черч, а затем вздыхает.
— Новости?
— Пока нет, — огрызается Спенсер, тяжело опускаясь в кожаное кресло с откидной спинкой. — Давай