Я снова молча кивнула.

— А музыка! До сих пор ее помню. Помню целые отрывки. У благородного короля был очень низкий голос. Бас. Помню, как он умолял восточного врача в чалме вылечить его дочь, слепую принцессу Иоланту.

Слава сдвинул брови и запел: «Со страхом жду решенья твоего…»

— А врач отвечает высоким чуть дрожащим тенором: «Аллах велик, надейся на него!»

Он замолчал и покачал головой. Потом тихо сказал, обращаясь к самому себе:

— Сказка… Мурашки по коже…

И замолчал.

— А потом? — робко спросила я.

Слава посмотрел на меня так, словно только что проснулся.

— Потом? Потом мы вышли на улицу, в снег, в мороз, в холод, в бесконечные апельсиновые ящики… Я рыдал, упирался, просил родителей остаться. А они уговаривали меня, объясняли, что это только сказка, что на сцене были артисты и что они тоже сейчас пойдут домой. В этот холод, в мороз, в запах апельсинов… Ты знаешь, меня это просто убило. Я-то был уверен, что мы подглядели кусочек настоящей сказочной жизни.

Он рассмеялся, а я нет.

— А на следующий день я свалился с температурой под сорок. И остаток каникул проплавал в поту.

— Простудился?

— Нет. Последствия стресса. Нервное потрясение.

Он посмотрел на меня и снова тихо засмеялся.

— Вот и вся история. А когда мы вернулись домой, родители подарили мне книжку, называется «Сто оперных либретто». Мою любимую книжку.

— Что такое «либретто»?

— Сюжет оперы или балета. Это итальянское слово. В музыке вообще приняты итальянские обозначения.

— Почему? — спросила я.

Слава пожал плечами.

— Почему? Как бы тебе объяснить… Понимаешь, итальянский язык для музыкантов все равно что английский для программистов. Так сложилось. Такова традиция.

— То есть итальянцы круче всех остальных в музыке? — уточнила я.

Слава громко расхохотался.

— Прости, прости…

Он смеялся и отмахивался от моей обиженной физиономии.

— Бедный ребенок. Дитя технократии… Прости.

Он перестал смеяться, достал платок, вытер глаза под очками и серьезно сказал:

— В переводе на язык поколения «пепси» ты в теме.

Я хотела обидеться, но передумала.

— Ты меня сводишь в оперный театр? Потом, когда время будет?

Слава снова повернул голову и посмотрел на меня. Осторожно коснулся рукой моей макушки и тут же убрал руку.

— Обязательно, — пообещал он. — Только для начала тебе придется прочитать либретто. Иначе смотреть неинтересно.

— Прочитаю, — пообещала я. — Оно длинное?

— Оно занимает полстраницы, — ответил Слава серьезно.

Я прикусила нижнюю губу и решительно кивнула.

— Прочитаю. Повтори это слово…

— Либретто.

— Либретто, — тихонько прошептала я. — Катратун таниятун.

Мой иностранный словарь стремительно пополнялся.

Еще полчаса мы сидели молча. Наконец Слава откашлялся и спросил:

— Который час?

— Без пятнадцати, — ответила я, бросив короткий взгляд на запястье.

— Шесть?

— Шесть.

— Как время быстро летит, — пробормотал Слава.

Рывком поднял спинку сиденья и энергично потряс головой, отгоняя дремоту.

— Ты чего? — не поняла я.

— Привожу себя в боевую готовность.

— Может, Верховский на работе задержится.

— А если не задержится?

— Тоже верно…

Мы впились взглядами в тяжелую деревянную дверь с позолоченными ручками.

Дверь открывалась с правильными равномерными промежутками. Из темной пасти холла радостно вываливались сотрудники и разбегались в разные стороны.

— Интересно, почему у людей, уходящих с работы, бывают такие счастливые лица? — спросил Слава.

Я мрачно покосилась на него.

— Риторический вопрос.

— Это точно, — согласился приятель. — Заметь, а нашего подопечного не видать. Вдруг он сегодня занят дополнительными заработками?

— Тот есть?

— То есть родословную ваяет.

— Да, это возможно, — расстроилась я.

— Ирка, не грусти! — бодро утешил меня Слава. — Сегодня мы с тобой наберемся опыта и в следующий раз явимся на слежку во всеоружии.

— Это как?

— Возьмем, к примеру, магнитофон и пару хороших кассет. Ты будешь слушать хорошую музыку, а я обеспечу лекционное сопровождение. Совместим полезное с приятным.

— Под приятным ты разумеешь лекцию?

— Под приятным я разумею слежку, — ответила Слава и вдруг резко подобрался:

— Ирка! Смотри! Не он?

Я дернулась вперед. На полукруглом каменном крыльце задержалась высокая мужская фигура. Мужчина постоял, прикуривая сигарету, сунул в карман зажигалку, огляделся и сбежал по ступенькам вниз.

— Он! — сказала я мрачно.

— Да. Мужик высокий, сразу в глаза бросается.

— Как ты думаешь, какой у него рост?

Слава пожал плечами и повернул ключ зажигания.

— Мне пришлось подняться на носочки, чтобы достать до его головы. У меня — метр семьдесят пять. Думаю, у него — метр девяносто. Или девяносто с хвостиком.

— Здоровый бугай, — процедила я сквозь зубы.

— Да. Заметная фигура, — согласился Слава. — У такого главная особая примета — рост. Не спрячешь, не замаскируешь…

Верховский влез в машину. Джип мигнул разноцветными фарами и стал задом выползать из ряда малорослых легковушек.

— Машинка у него не дешевая, — продолжал приговаривать Слава. — Сейчас он проедет мимо нас, тогда и тронемся.

— Да, хорошая машина.

— Не знаю, какая у него зарплата, но сомневаюсь, чтобы он за два года накопил на «Ниссан».

— Тем более, что и жить на что-то нужно, — поддержала я. — Интересно, у него семья есть?

— Узнаем! — пообещал Слава. — Все разнюхаем, ничего не упустим!

Темно-синий джип медленно двигался по узкой асфальтовой колее, ведущей к трассе.

Слава протянул мне газету.

— Прикройся. Он тебя знает.

Я схватила газету и развернула ее перед глазами. Слава уронил что-то на пол, наклонился, зашарил по грязному коврику.

— Черт!

— Что ты ищешь? — прошипела я сквозь зубы, словно Алик мог меня услышать.