Я закрыла глаза, потянулась к ши-видящей части сознания и поняла, что проникнуть в разум Наны довольно просто. Он, как и ее кости, был хрупким и беззащитным.

И вот я их увидела: двух девочек, одну темноволосую, другую светлую, лет семи или восьми. Они бежали по вересковому полю, держась за руки и смеясь. Была ли одна из них моей матерью? Я нажала сильнее, пытаясь придать форму сну Наны и заставить ее показать мне больше.

— Что ты делаешь?! — завопила Кэт.

Я открыла глаза. Нана смотрела на меня, испуганная и смущенная, ее руки вцепились в подлокотники кресла-качалки.

— Этот дар — чтобы делиться, а не отнимать!

Я встала и успокаивающе развела руками.

— Я не хотела вас пугать. Даже не думала, что вы меня почувствуете. Просто я хотела узнать, как она выглядела. Мне очень жаль. Я просто хотела узнать, как выглядела моя мама. — Это был лепет. Во мне боролись злость на то, что она остановила меня, и стыд за то, что я сделала.

— Да знаешь ты, как она выглядела. Твоя мама все время брала тебя с собой в аббатство. Поройся в памяти. Там ты ее и найдешь, Алина.

Я моргнула.

— Я не Алина.

Ответом мне был только тихий храп.

Это была, как сказал Бэрронс, колоссальная трата времени, и он не собирался второй раз отвозить меня к старухе.

Как он мог такое сказать? Я буквально взорвалась. Я сегодня узнала имя своей матери! Узнала свою настоящую фамилию!

— Имена — это иллюзии! — прорычал Бэрронс. — Бессмысленные ярлыки, которые люди навешивают на себя, чтобы лучше себя чувствовать в непостижимости собственного жалкого бытия. Я это. Я то, — насмехался он. — Я произошел от тех-то и тех-то. Следовательно, я… любое ля-ля-ля, в которое хочу верить. Черт побери, увольте меня от этого.

— Ты начинаешь говорить до жути похоже на В'лейна.

Я была из рода О'Коннор — одного из шести самых мощных родов ши-видящих, — и это было для меня важно. Существовала могила бабушки, которую я могла навестить. Я могла отнести ей цветы. Я могла сказать ей, что отомщу за всех нас.

— Не важно, откуда вы пришли. Важно лишь то, куда вы идете. Разве вы не понимаете? Неужели я ничему не смог вас научить?

— От лекций, — сказала я, — уши глохнут.

Несколько часов спустя, когда Бэрронс загнал «хаммер» в гараж за книжным магазином, мы все еще спорили.

— Тебе просто не нравится то, что она что-то о тебе знает! — обвинила я.

— Старая кошелка, набитая древними предрассудками, — усмехнулся Бэрронс. — С мозгами, отказавшими от картофельного голода.

— Ты ошибся веком, Бэрронс.

Он сердито на меня посмотрел, словно подсчитывая что-то в уме, потом сказал:

— И что? Результат тот же. Она изголодалась. Чтение слепит глаза, от лекций глохнут уши, мать ее так.

Мы оба выпрыгнули из «хаммера» и с такой силой захлопнули дверцы, что автомобиль задрожал.

А под моими ногами дрожал пол гаража.

Бетон действительно загрохотал, у меня завибрировали лодыжки, когда раздался звук, который могло издать только порождение дальних уголков ада.

Я уставилась на Бэрронса поверх капота автомобиля. Ну, по крайней мере, над одним вопросом мне рассуждать больше не придется: что бы ни находилось под гаражом, оно не было Иерихоном Бэрронсом.

— Кого ты там держишь, Бэрронс? — Мой вопрос почти утонул в другом безнадежном, отчаянном вопле. От этого вопля мне захотелось сбежать. Захотелось заплакать.

— Единственным вариантом, который вас бы касался, была бы книга, та, которую мы ищем. Поскольку это не она, отвалите. — Он зашагал из гаража прочь.

Я наступала ему на пятки.

— Хорошо.

— Фиона, — сердито выдохнул он.

— Я сказала «хорошо», а не Фиона. — Я врезалась в его спину.

— Иерихон, как давно мы не виделись, — раздался хорошо поставленный голос с легким акцентом.

Я вышла из-за его спины. Она выглядела потрясающе, как всегда: обтягивающая юбка, изумительные туфли, подчеркивающие чудесные линии ее длинных ног, короткая кружевная блуза, под которой угадывались чувственные изгибы тела. На ее плечи был наброшен длинный бархатный плащ, слегка развевающийся от ночного ветра. Ничем не сдерживаемая чувственность. Запах Фейри. Дорогой парфюм. Ее безупречная кожа была бледнее, чем раньше, больше светилась, помада была кроваво-красной, а взгляд — откровенно сексуальным.

Копье немедленно оказалось в моей руке.

Фиону обступил десяток охранников Гроссмейстера, одетых в черное и алое.

— Похоже, ты недостаточно важна, чтобы твоей охраной назначили принцев, — холодно сказала я.

— Дэррок ревнивый любовник, — весело отозвалась Фиона. — Он не разрешает им приближаться ко мне, чтобы они не свели меня с ума. Он говорил, что рад наконец заполучить в постель женщину, а не ребенка, которого он разорвал на куски.

Я резко втянула в себя воздух и прыгнула бы вперед, если бы рука Бэрронса не сомкнулась на моем запястье, как капкан.

— Чего ты хочешь, Фиона?

Интересно, помнит ли она, что Бэрронс опаснее всего, когда его голос настолько мягок?

Фиона мельком взглянула на Бэрронса, и я увидела неприкрытое желание в ее глазах. Увидела боль, гордость, желание, которое не прекращало ее пожирать. Я увидела любовь.

Она любила Иерихона Бэрронса.

Даже после того, как он вышвырнул ее за попытку меня убить. Даже после того, как она связалась с Дереком О'Баннионом, а теперь и с Гроссмейстером.

Даже с плотью Невидимых, отравившей ей кровь, даже став любовницей темнейших жителей нового Дублина, эта женщина все еще любила стоящего рядом со мной мужчину и всегда будет его любить. Любить такого, как Бэрронс, было больно, и я ей не завидовала.

Она с нежным вниманием всматривалась в его лицо, с нескрываемой жаждой оглядывала тело.

А потом взгляд Фионы наткнулся на его руку, сомкнувшуюся на моем запястье, и внезапно любовь в ее глазах сменилась яростью.

— Ты от нее еще не устал. Разочаровываешь ты меня, Иерихон. Я бы простила временное увлечение, как прощала тебе многое. Но ты слишком долго испытываешь мою любовь.

— Я никогда не просил твоей любви. И постоянно предупреждал тебя об этом.

Лицо Фионы изменилось, напряглось, и она прошипела:

— Но ты отнял все остальное! Ты надеялся, что это сработает? Пусть я сама приставила пистолет к голове, но зарядил его ты! Или ты думаешь, что женщина может отдать мужчине все и при этом сохранить свое сердце? Мы просто созданы по-другому!