— Какая неосторожность! — проворчал он наконец. — Я понимаю, отчего ваш муж временами теряет терпение и делается несговорчивым. Как можно было в одиночку пуститься в такой опасный путь?!

В этот момент они проезжали мимо почти достроенного нового форта, вокруг которого охранники начали зажигать фонари.

— Но чего мне бояться? — удивленно возразила Анжелика. — Дорога от Голдсборо до лагеря Шамплен мне кажется надежной. Теперь нечего бояться внезапных набегов ирокезов, как в прошлом году.

— Бояться следует не только ирокезов.

— Значит, ты тоже чего-то опасаешься? Чего же? Патюрель медлил с ответом.

— Кто знает? Кругом неспокойно.

— Не будь таким мнительным! Скажи мне… Поговори со мной откровенно.

— Я не могу сказать ничего более определенного, чем то, что уже говорил на корабле, когда за тобой пришел иезуит:

«Берегись, тебе хотят причинить зло».

— Однако иезуит был расположен к нам. Уверена, что он был бы на нашей стороне. А теперь этот человек умер. О, Боже мой! И мальчик пропал. Да, ты прав, кругом неспокойно.

И Анжелика рассказала Патюрелю обо всем, что ее беспокоило: о необъяснимом сне госпожи Каррер и госпожи де Модрибур во время родов Абигель, несомненно, связанном с кофе, выпитым обеими женщинами; о подозрительной смерти свиньи Рамберов, о ложных известиях, жертвами которых стали Жоффрей, Колен и она сама.

— Между этими событиями нет никакой связи, но одновременно возникает впечатление, что за всеми ними стоит одно лицо.

Они подъезжали к Голдсборо. Колен помог Анжелике сойти на землю и спустился сам. Держа лошадь за поводья, он вместе с Анжеликой пошел к главной площади городка.

— Скажи, Колен, — настаивала Анжелика, — скажи. Мне кажется, что ты чем-то озабочен, но не хочешь мне рассказывать.

— Это скорее всего не имеет отношения к тому, что здесь происходит. Одна мысль пришла мне в голову, когда я услышал о кораблекрушении «Единорога» и о трупах с раздробленными черепами. Жоб Симон все время повторял: «Эти морские разбойники меня избили». Тогда я вспомнил… В портах одно время обретался некто… Его звали «человек со свинцовой дубинкой». Иногда у него был собственный корабль, иногда нет, но он никогда не испытывал нужду. У него была целая банда таких же вооруженных головорезов, как и он, и когда они бродили по городу, никто не чувствовал себя спокойно, особенно моряки. Он предлагал свои услуги, если нужно было ограбить корабль, который плохо охранялся, обкрадывал будущих колонистов, готовых отплыть на новые земли, — в общем не брезговал любым разбоем на побережье и на море… Это, наверное, легче, чем быть бандитом с большой дороги. Странный человек… Он мог бы заниматься чем-то другим, но предпочел это ремесло… Совершить преступление, ударить из-за угла… Я его встретил однажды в портовом трактире Онфлера.

— Как он выглядел? — взволнованно спросила Анжелика.

— Трудно его описать. В нем словно сидел дьявол. Это был бледный, хладнокровный человек…

— Это он! — вскричала Анжелика. — Я точно знаю, это он. Он бродит среди наших островов. Я уверена, что под предлогом освобождения должностных лиц из Квебека Жоффрей отправился его искать, — вот почему мне так страшно за него. Англичанин Фипс не так опасен, как эти «невидимки». Но если это человек, о котором ты говоришь, зачем он приехал в Америку? Почему покушается на нас? Зачем он направил «Единорог» на скалы, убил его экипаж?

— Быть может, во имя Зла? Если и в самом деле дьявол принял обличье этого человека, его не остановишь.

— Нет, мы заблуждаемся. Какое все это имеет отношение к тому, что я тебе рассказала? Снотворное в кофе, отравленная свинья… Ты следишь за всеми кораблями и лодками, которые подходят к нашему берегу, ни один незнакомец не может войти незамеченным в наши дома. И все же… Представь себе, Колен… Если бы Абигель выпила ядовитый напиток и упала замертво прямо передо мной, я бы сошла с ума.

— Может быть, они именно этого и хотят, — сказал Колен.

Анжелика пристально посмотрела на суровое лицо бывшего пирата. Он всегда тонко чувствовал тайные намерения своих врагов. Султан Исмаил Хитрый был убежден в его провидческом даре.

— Если это так, — сказала она, — ничего не бойся. Что бы ни случилось, я не потеряю рассудок. Колен глубоко вздохнул.

— Я хотел бы суметь тебя защитить, как в старые времена.

— Ты уже делаешь это своим присутствием здесь, ограждая Голдсборо от напастей. Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности! Это невозможно выразить словами. Жоффрей может спокойно преследовать нашего врага, а мне.., надо быть готовой к встрече с ним.

Анжелика с вызовом тряхнула волосами.

— Ничего не бойся, — повторила она. — Если «они» захотят меня съесть, то сломают себе зубы, — я крепкий орешек…

— Ты не изменилась.

— Главное — я предупреждена. Видишь, мне стало легче после разговора с тобой. Я почувствовала, что ты рядом. В конце концов, если «они» сильны,

— мы не слабее.

Колен Патюрель поклонился и простился с Анжеликой. Она знала, что всю ночь он не сомкнет глаз, будет охранять спокойствие колонистов, обходить сторожевые посты, проверять матросов на берегу, даже, может быть, заглянет на корабли, стоящие на рейде в порту, и обязательно всюду расставит самых надежных охранников. Анжелика не сомневалась, что одного из них она увидит возле дома Бернов.

Когда Анжелика взялась за ручку своей двери и начала ее приоткрывать, она инстинктивно почувствовала, что, как и в ту ночь, в комнате кто-то есть.

На сей раз ей не хватило смелости оказаться один на один с опасностью, и она позвала на помощь охранника.

Караульный вошел в комнату первым, высоко подняв фонарь.

В спальне оказался испуганный мальчик, изо всех сил прижимавший к себе котомку. Пламя фонаря заплясало в белокурых волосах ребенка. Это был Нильс Аббиал, сирота, которого отец де Верной подобрал на пристани Нового Йорка.

Анжелика почувствовала, как ее сердце запрыгало от радости и облегчения, но в то же время от какой-то смутной тревоги.

— Вы можете идти, — обратилась она к охраннику. — Благодарю вас.

Едва дверь закрылась, Анжелика заговорила по-английски с юнгой «White Bird». Он не ответил, а только порывисто протянул ей свою котомку. Это был мешок из невыделанной оленьей шкуры. Открыв его, Анжелика обнаружила вещи покойного иезуита: требник, епитрахиль, самшитовые четки, стихарь и используемые в богослужении предметы культа, обернутые бархатом с тонкой золотой и серебряной вышивкой. Там были дискос, небольшая чаша, дароносица, две лампадки, — все из позолоченного серебра; распятие на серебряной подставке и облатки, завернутые в атласный плат. Анжелика не знала, освящены ли эти вещи, и не осмеливалась прикоснуться к святым реликвиям.