В воскресенье утром я помыл себе тело, но не голову. А после обеда устроил бал с публичными наградами, как повелось на этих водах, и мне было весьма приятно сделать эту любезность в начале года. За пять-шесть дней я велел оповестить о празднике все соседние местечки, а накануне велел сделать особые приглашения как на бал, так и на ужин, который должен за ним последовать, и отправил в Лукку приобрести награды. Обычай таков, что наград дают несколько, чтобы не показалось, будто какой-либо одной женщине благоприятствуют в ущерб другим, и дабы избежать всякой ревности, всякого подозрения; всегда имеется восемь-десять призов для женщин и два-три для мужчин. Многие особы настойчиво ходатайствовали передо мной, упрашивая, чтобы я ни в коем случае не забыл: одна – ее саму, другая – ее племянницу, третья – ее дочь. За несколько дней до события г-н Джан да Винченцо Саминьяти[678], мой личный друг, отправил мне из Лукки, поскольку я письмом попросил у него, кожаный пояс и черную суконную шапочку для мужчин; а для женщин – два передника из тафты, один зеленый, другой фиолетовый (потому что всегда хорошо знать, что имеется более значительный приз, чтобы можно было проявить благосклонность к одной-двум женщинам по собственному выбору), два других передника из кисеи, четыре коробочки булавок, четыре пары открытых туфелек-лодочек, из которых я дал пару одной прехорошенькой девушке помимо бала; одну пару туфелек без задника, к которой я присоединил пару лодочек, что составляло один приз; три головные накидки из газа, три плетеных позумента, которые были тремя призами, и четыре небольшие нитки жемчужных бус, что составило восемнадцать призов для женщин. Все вместе обошлось мне чуть более шести скудо[679]. Кроме того, я нанял пятерых флейтистов, которых кормил в течение дня, и дал им одно скудо на всех: мне повезло заполучить их так дешево. Эти призы привязывают к обручу, весьма украшенному со всех сторон, и выставляют на всеобщее обозрение.

Мы начали бал на площади вместе с проживающими по соседству женщинами, и я сначала опасался, как бы мы не остались одни; но вскоре со всех сторон собралось большое общество, и в частности, многие дворяне и дамы из Синьории, которых я встретил и приветил как можно лучше, так что, как мне показалось, они остались достаточно довольны мною. Поскольку было чуть жарковато, мы направились в зал дворца Буонвизи, который весьма подходил для бала.

Было около двадцати двух часов[680], уже начинало смеркаться, так что я обратился к наиболее благовоспитанным дамам, сказав им, что, не имея ни таланта, ни отваги, дабы оценивать красоту, грацию и прелесть, кои видны в присутствующих здесь девушках, я прошу этих дам, чтобы они занялись этим самолично и распределили награды согласно их достоинствам. Церемония несколько затянулась, потому что они отнекивались от этой щекотливой обязанности, полагаясь на чистую порядочность с моей стороны. Наконец я предложил им вот какое решение: если они пожелают принять меня в их совет, я выскажу свое мнение. И в самом деле, я стал выбирать глазами, то одну, то другую, неизменно отмечая красоту и миловидность; после чего обращал их внимание на то, что быть украшением бала не зависит всецело от ловкости ног, но еще и от умения держать себя, от общего вида, от манер и грации всей ее особы. Таким образом, дары были распределены, одним досталось больше, другим меньше, но вполне сообразно. Раздававшая призы дама вручала их танцовщицам от моего имени. А я, наоборот, все обязанности сбросил на нее. Таким образом, все прошло в большом порядке и по правилам, разве что одна из этих барышень отказалась от награды, которую ей присудили, и меня попросила из любви к ней вручить ее какой-то другой, но я счел, что поступить так будет совсем некстати, потому что ее заместительница оказалась отнюдь не из самых приятных. Для вручения этих призов вызывали тех, кто отличился; каждая по очереди вставала со своего места и подходила туда, где мы с дамой сидели друг подле друга. Я выбирал приз, который казался мне подходящим, и, поцеловав его, передавал сказанной даме, которая брала его из моих рук, преподносила его девицам и ласково говорила: «Вот этот господин делает вам прекрасный подарок, поблагодарите его». – «Вовсе нет, вы обязаны исключительно милости этой дамы, которая сочла вас достойной среди многих других этого маленького вознаграждения. Я же всего лишь досадую, что он не достоин более такого-то или сякого-то из ваших достоинств», – в общем, я говорил в зависимости от того, какими они были. То же самое сразу же проделали для мужчин. Я не включаю сюда дворян и дам, хотя они тоже приняли участие в танцах. Для нас, французов, это и вправду приятное и необычное зрелище – видеть столь миловидных крестьяночек, наряженных как дамы и танцующих так же хорошо, а то и гораздо лучше.

Я пригласил всех отужинать, потому что в Италии пиршества являются ничем иным, как нашей очень легкой трапезой во Франции. Я обошелся всего лишь несколькими блюдами из телятины да несколькими парами цыплят. К ужину пришел полковник этого викариата г-н Франческо Гамбарини, болонский дворянин, с которым мы подружились, и привел с собой некоего французского дворянина и больше никого. Но я усадил за стол Дивицию, бедную крестьянку, которая проживает в двух милях от водолечебницы. Эта женщина, как и ее муж, живет трудами своих рук. Она некрасива, ей тридцать пять лет, у нее зоб на шее, и она не умеет ни читать, ни писать. Но когда она была очень юна, в доме ее отца проживал один из ее дядюшек, постоянно читавший в ее присутствии Ариосто и некоторых других поэтов, а ее ум оказался настолько восприимчив к поэзии, что она не только с необычайной легкостью сочиняет стихи, но еще вводит в них старинные сказки, имена богов, названия стран, сведения из разных наук и имена прославленных людей, словно училась по всем правилам. Она сочинила для меня много стихов. По правде сказать, это только стихи и рифмы, но изящного и непринужденного стиля[681]. На этом балу присутствовало более ста посторонних, хотя время было совсем не подходящее, потому что в эту пору собирают главный урожай всего года. И местные жители работают, не обращая внимания на праздники, собирая утром и вечером листья тутового дерева для своих шелковичных червей, и все девушки заняты этой работой.

В понедельник утром я пошел в купальню немного позже обычного, потому что велел постричь себя и побрить; потом помыл голову и четверть часа поливал ее душем под большим источником.

На моем балу среди прочих был и местный викарий, выполняющий обязанности судьи[682]. Так называют магистрата, которого назначают на один семестр, чтобы судить гражданские дела в первой инстанции, и он, конечно, знает всех, кто не выходит за пределы маленькой установленной суммы. Для уголовных дел имеется другое должностное лицо. Я сообщил ему то, что, по моему мнению, Синьории следовало бы ввести здесь по поводу некоего правила; это было бы очень легко сделать, и я даже внушал ему средства, которые казались мне наиболее пригодными для этого. Просто всем купцам, которых много приезжает за этой водой, чтобы развозить ее по всей Италии, надлежит обзавестись свидетельством о количестве воды, которым они нагружены; что помешает им совершать подлог, как я прознал об этом, и вот каким образом. Один из перевозчиков явился к моему хозяину, который всего лишь частное лицо, и попросил его, чтобы тот дал ему письменное свидетельство, что он, дескать, везет двадцать четыре бочки этой воды, в то время как их у него было всего четыре. Хозяин поначалу отказался засвидетельствовать такой обман, но перевозчик утверждал, что дня через четыре или шесть вернется за оставшимися двадцатью бочками, чего, разумеется, не сделал, как я и сказал викарию[683]. Этот чиновник очень хорошо принял мое мнение, но стал изо всех сил допытываться, стараться узнать имя перевозчика: какое, мол, у него лицо да какие волосы, а я ни за что не хотел сообщать ему ни то ни другое. Я сказал ему, что хотел бы для начала установить в этом месте обычай, соблюдаемый на самых известных водах Европы, где особы определенного положения оставляют свои гербы, дабы засвидетельствовать свою признательность по отношению к этим водам; он меня очень благодарил от имени Синьории. В ту пору в некоторых местах уже начинали косить сено. Во вторник я оставался в купальне два часа и чуть меньше четверти часа поливал себе голову из душа.