Здесь каждый день носят различные вина на пробу в маленьких бутылочках, чтобы чужестранцы, которые здесь находятся, посылали за ними; но хороших среди них очень мало. Белые вина легкие, но кисловатые и резкие или, скорее, грубоватые, терпкие и жесткие, если не заказать себе из предосторожности в Лукке или Пеше тревизано [оно же треббьяно] – это достаточно созревшее белое вино, хотя и не слишком изысканное.

В четверг, в праздник Тела Господня, я принял ванну – умеренно, чуть больше часа; потел очень мало и вышел оттуда без каких-либо ухудшений. Половину четверти часа поливал себе душем голову, а когда добрался до постели, глубоко заснул. Я получал больше удовольствия, принимая ванну и душ, чем от чего-либо другого. Я чувствовал в руках и других частях тела некоторый зуд, но заметил, что среди местных жителей имеется много чесоточных и что дети тут подвержены появлению молочных струпьев [которые называются achores]. Здесь, как и в других местах, местные пренебрегают тем, чего мы домогаемся со столькими трудностями; я видел многих, кто никогда не пробовал эти воды и кто совершенно их не ценит. Впрочем, тут мало стариков.

Вместе с мокротами, что постоянно выходили у меня с мочой, виднелся и окутанный ими песок, это была словно взвесь. Когда я поливал душем низ живота, это, думаю, производило то же действие, что и ванны, заставлявшие меня выпускать ветры. И я совершенно точно вдруг ощутил, что заметно уменьшилась припухлость на моем правом яичке, что у меня случается довольно часто: отсюда я заключил, что эту припухлость мне причиняют ветры, которые там заключены. В пятницу я принимал ванну как обычно, но немного дольше поливал себе душем голову. Необычайное количество постоянно выходившего песка навело меня на подозрение, что он выходит из почек, где был заключен, потому что, надавливая на них и разминая этот песок, я сбивал его в большой комок, а это доказывает, что он происходит скорее оттуда, чем из воды, которая немедленно выгнала бы его оттуда. В субботу я пробыл в ванне два часа, а душ принимал больше четверти часа.

В воскресенье я сделал передышку. В тот же день один дворянин устраивал бал.

Отсутствие часов, которых тут не хватает (как и в большей части Италии), кажется мне большим неудобством.

В доме с купальней имеется [изображение] Святой Девы с этой стихотворной надписью:

Невозможно перехвалить красоту и пользу метода, который они используют, чтобы возделывать горы вплоть до самой вершины, устраивая там большие кольцевые террасы в виде лестниц, которые опоясывают их вокруг, и укрепляя верх этих ступеней то камнями, то какой-нибудь другой облицовкой, когда земля недостаточно крепка сама по себе. Насыпная площадка этой террасы в зависимости от того, широка она или узка, засеяна зерном, а ее край в сторону долины, то есть ее периметр или охват, окружен виноградниками; и, наконец, повсюду, где нельзя ни найти, ни сделать ровное место, возле вершины, например, везде посажены лозы.

На балу у болонского дворянина одна женщина принялась танцевать, поставив на голову вазу, полную воды, и, держа ее все время крепко и прямо, сделала много очень смелых движений.

Врачи удивлялись, видя, что большинство французов пьют воду утром, а потом в тот же день принимают ванны.

В понедельник утром я оставался в купальне два часа, но не принимал душ, потому что мне взбрело в голову выпить три фунта воды, которые меня немного растревожили. Каждое утро я промывал там глаза, держа их открытыми под водой, отчего мне было ни хорошо, ни плохо. Думаю, что избавился от своих трех фунтов воды в купальне, потому что много мочился; а потел даже немного больше обычного и избавился от кое-чего другого. Как и в предыдущие дни, я чувствовал свое чрево более замкнутым, чем обычно, я принял, следуя приведенному выше рецепту, три грана маринованного кориандра, который помог мне выпустить много ветров, которыми я был переполнен, и еще кое-что. Но хотя я великолепно прочистил себе внутренности, там постоянно чувствовались покалывания, которые я приписывал скорее скоплению ветров, нежели чему-либо другому. Во вторник я оставался в купальне два часа, полчаса провел под душем и совсем не пил. В среду я провел в купальне полтора часа и примерно полчаса принимал душ.

По правде сказать, до настоящего времени, из-за того что я недостаточно знал этих людей и слишком мало общался с ними, я не заметил в них тех чудес ума и рассудительности, которые слава им приписывает. Я не видел в них никаких необычайных способностей и, наоборот, видел, как они восторгались и придавали слишком большое значение нашим маленьким преимуществам[692]. Тем не менее в тот же день несколько врачей, собравшись на консилиум, высказали важное мнение насчет одного молодого сеньора, г-на Паоло Чези (племянника кардинала с той же фамилией), который был на этих водах, и вот они пришли ко мне с просьбой, чтобы я выслушал их рассуждение и приговор, потому что он [сказанный сеньор] решил полностью довериться моему решению. Я тогда посмеивался про себя, но подобные вещи не раз случались со мной и здесь, и в Риме[693].

Я еще испытывал некоторое помрачение в глазах, когда старался читать или пристально смотрел на какой-нибудь ярко освещенный предмет. Больше всего меня тревожило, что это недомогание продолжается с того дня, когда впервые приключилось со мной возле Флоренции. Я чувствовал тяжесть в голове, будто что-то давило на лоб, без боли, но мои глаза будто заволакивало какими-то облаками, из-за чего я не мог смотреть вдаль, а видел лишь то, что вблизи; в общем, порой мое зрение мутилось, сам не знаю почему. С тех пор мигрени возвращались раза два-три, и в эти последние дни перерывы между ними становились больше, оставляя мне достаточно свободы действий; однако они вновь стали каждодневно случаться с тех пор, как я начал подставлять голову под душ; глаза опять стало заволакивать туманом, как было раньше, правда без боли и воспаления. То же самое случилось с моей головной болью, которую я не чувствовал целых десять лет до того дня, когда мигрень вернулась. Однако, опасаясь, как бы душ совсем не ослабил мне голову, я решил не принимать его. В четверг я принимал ванну всего час.

В пятницу, субботу и воскресенье я пропустил лечение, во-первых, из-за тех же опасений, а еще потому, что я чувствовал себя менее бодрым и у меня по-прежнему выходило изрядное количество песка. Впрочем, с головой было то же самое, я так и не привел ее в порядок, а в некоторые часы чувствовал даже ухудшение, которое еще больше усугублялось работой воображения.