— Мне жаль. Но это не я! Мне никогда не приказывали отрезать кому-то голову.

Марио отпрянул:

— Мы знаем, кто это сделал. Тебя никто не обвиняет.

— Вот и хорошо. А то это бы все усложнило. Марио кивнул:

— Это — мягко выражаясь. — Он немного пришел в себя и улыбнулся. — А ты не такой, как я думал. Но это не значит, что мы не можем подружиться и помогать друг другу.

Джок с минуту молчал, не спуская глаз с лица переводчика. Этот человек хочет его использовать и считает его простачком, который ему это позволит. Что ж, винить его нельзя. Когда туман сгущается, он с трудом в состоянии функционировать даже на простейшем уровне. Но теперь пелена стала все чаще приподниматься, и тогда он чувствует себя умным, отточенным, как кинжал.

— А хочешь, я тебе расскажу, что в этих свитках? — продолжал Марио. — Я только что закончил переводить второй, его еще никто не видел. Я бы мог тебе рассказать. Ты будешь первым, кто узнает.

Он решил его подкупить. Джок физически ощущал отчаяние, которое движет этим парнем. Жажда мести, ненависть, нетерпение — все сплелось в этой отчаянной решимости. Джок столько времени был обращен внутрь себя, что сейчас изумлялся способности читать чужие чувства.

Смирись. Ты еще слаб, а все вокруг — сильные. Надо поднабраться сил. Возьми у этого Марио то, что он хочет дать. Дай ему себя использовать.

Пока туман не спадет окончательно.

— Не думал, что это сработает. — Тревор смотрел, как Марио с Джоком идут по пирсу. — Я было думал, ты поддалась уговорам Марио. Но прошло два дня, и они уже лучшие друзья.

— Я действительно поддалась его уговорам. Я его пожалела. Но я бы не допустила, если бы он стал докучать Джоку. Мне пришлось приложить большие усилия, чтобы Макдаф на это пошел. Зато у нас появился шанс выудить из него свиток Циры. А в том, что я сумею его остановить, если Джок станет нервничать, я не сомневалась. — Джейн в недоумении покрутила головой. — Марио с ним так внимателен! Он сейчас похож на того мальчика, каким был вначале, когда я только приехала в замок. Он много говорит, шутит и рассказывает о своей жизни в Италии. Мне кажется, Марио еще ни о чем не спрашивал Джока.

— Пока.

— Да, пока. — Ее пальцы сжались в кулаки. — Но скоро нам самим придется задавать вопросы. Меня бесит, что мы сидим сложа руки и ждем, когда Джок сумеет припомнить что-то, что поможет положить конец этому кошмару. Долго так ждать мы не можем! От Бреннера ничего нет?

— Только то, что он побывал на курорте, где работал Джок. Парень три месяца служил продавцом в лыжном магазине, а потом просто исчез. Хозяин был обескуражен, он-то считал его надежным работником. Думал даже подать заявление об исчезновении человека.

— Но не подал? Тревор помотал головой:

— В этих местах много кто проездом бывает. Задержатся, деньжат подзаработают, покатаются на лыжах — и ищи ветра в поле.

— А о Рейли — ничего?

— Пока ничего. Отрабатывает несколько версий, но приходится соблюдать осторожность, чтобы себя не выдать. Сейчас нам утечка совсем ни к чему. Слишком опасно.

Сейчас все было слишком опасно. Включая промедление. Господи, вот бы найти еще способ!

— А с Бартлетом ты когда в последний раз говорил?

— Вчера вечером. — Тревор улыбнулся. — Нацбез пока замок не штурмовал. Они заняли выжидательную позицию.

— Как и мы. — Джейн помолчала. — Надеюсь, ты не поставил на мой новый телефон какое-нибудь хитрое приспособление, чтобы я не звонила Еве и Джо?

— Не надо! Слишком рискованно. Ты сама это понимаешь.

Мог бы и не объяснять. Он, конечно, прав. Как бы ей ни хотелось поделиться с близкими людьми, но рисковать сейчас глупо.

— Ладно, не буду.

— Послушай, ты прямо сама не своя. Это действительно было твое решение, но мы все с тобой согласились. Ты была права: если бы мы стали давить на Джока, он бы опять замкнулся. Но если ты передумала — только скажи, я тут же с ним переговорю.

— То есть применишь силу?

— Если ты сочтешь это единственным эффективным способом. Он — наша единственная надежда и главный камень преткновения. Я не хочу, чтобы ты потом всю жизнь жалела, что проявила мягкотелость и подчинилась обстоятельствам.

— Я не проявлю мягкотелость. — Это была правда. Джейн себя хорошо знала и не сомневалась, что в нужный момент, если выхода не останется, примет верное решение, как бы оно ей ни претило. Но как же, господи, ей хотелось, чтобы нашелся выход! Она обернулась на Марио с Джоком. — Хорошо бы все-таки, чтобы Марио из него поскорей что-нибудь вытянул. Иначе придется принимать вынужденные меры. Вплоть до привлечения к операции Нацбеза, ЦРУ и любой другой службы, от которой может быть какой-то толк. А те-то уж не станут с ним церемониться. Мигом своего добьются, даже если он в результате угодит в психушку.

— Не спорю. Будем надеяться, что до этого не дойдет. — Тревор переменил тему: — Но у меня есть для тебя кое-какая любопытная информация. О Демониде.

Она повернулась: — Что?

— Я искал, чем заняться, и наткнулся в Интернете на упоминание о каком-то Демониде. Жившем, между прочим, во времена Циры.

— И все?

— Еще самая малость. — Он помолчал. — О нем заговорили, когда два года назад в Неаполе нашли судовой журнал его судна. Он хорошо сохранился и по решению властей должен был быть продан с аукциона в интересах местного музея. Шум был довольно большой. Коллекционеры занимали очередь.

— А можно его увидеть? Тревор покачал головой:

— Он пропал за две недели до аукциона.

— Похищен?

— Он лежал в сейфе.

— Чертовщина!

— Главное — что он существовал, как и сам Демонид. Ну что, легче тебе стало?

— Да, легче. В этой неразберихе все, что основано на конкретных фактах, радует.

— Я буду продолжать поиски. Я просто подумал, что тебе будет приятно узнать что-то определенное. В последнее время у нас сплошные разочарования.

— Это мягко говоря. — Она улыбнулась. — Спасибо, Тревор.

— Не за что. Я не зря старался: ты впервые за много дней мне улыбнулась. — Он взял ее за руку. — Мне этого не хватало.

— Я немного на взводе.

— Да мы на взводе с первой минуты нашей встречи. Я даже не знаю, как мы сможем вместе куда-то ходить — в ресторан или на концерт, сидеть и смотреть телевизор — словом, делать то, что делают все нормальные люди.

Тревор был прав. Обоим нормальная человеческая жизнь была неведома. У них не было ни времени, ни возможности поговорить о чем бы то ни было, по-настоящему узнать друг друга. Все, что между ними было, — это одно влечение, балансирование между доверием и подозрительностью, лавирование на краю пропасти.