— Действительно, не знал, — пожал плечами Штубер. — И вообще какой смысл лгать по столь странному поводу?

— Почему странному? И потом, вы ведь только что сказали, что первым об отношении фюрера к Антарктиде спросил Борман. С какой стати вы назвали именно его имя?

— Недавно он побывал здесь. По заданию фюрера. Исследовал штольни, пещеры, старые подземелья.

— На предмет устройства в них имперских тайников, — продолжал иронично ухмыляться Шауб.

— Разве у него была иная цель?

— Настоящие тайники рейха уже расположены в Южной Америке и в Африке. А здесь — так, для любителей «пиратских карт» и желающих изрыть в поисках ценностей очередной «Остров сокровищ».

Машина уже ждала их у входа в столовую. Поскольку водителя Штубер не знал, то поинтересовался, в каком состоянии двигатель машины и, усевшись за руль, приказал ефрейтору отправляться в расположение части. Барону важно было пообщаться с адъютантом Гитлера, а понятно, что при постороннем человеке тот будет слишком осторожничать в своих высказываниях. Шауб поддержал его решение, поинтересовавшись, правда, при этом, достаточно ли хорошо он водит машину.

— Лучший водитель оккупированных территорий, — озорно заверил его Вилли, — признанный ас лесных партизанских без-дорожий Украины.

— Мне говорили, что вы достаточно храбро воевали в этих самых украинских лесах.

— Еще как воевал! — весело осклабился барон. — Однако не обо мне сейчас речь. Вернемся к партайгеноссе Борману. Выходит, что он все же бывал в Антарктиде, однако предпочел об этом умолчать. Странно. О том, что собирается отбыть туда, — тоже ни слова.

Они выехали за территорию аэродрома и двинулись в сторону ближайшего шоссе. Суровые оголенные скалы, которые подковой окружали «Люфтальпен-1», быстро сменились высокими зелеными холмами, в низинной части которых виднелись разноцветные ковры из альпийских- цветов и серовато-коричневые «наросты» из камней, когда-то давно снесенных сюда во время селевых сходов.

— А почему вы считаете, что Борман должен был откровенничать с вами? — нарушил установившееся было молчание Шауб.

— Уже хотя бы потому, что сам разговор наш, по-моему, был достаточно откровенным.

— Борман никогда не бывает откровенным, — искривил широкие мясистые губы обергруппенфюрер. — Это я вам говорю, как личный адъютант фюрера.

— А вдруг? Может, потому и разоткровенничался, что всерьез воспринял меня как коменданта «Альпийской крепости».

— Но ведь об Антарктиде он вам не сказал ничего. Или все-таки сказал?

— Я тоже не всегда бываю откровенным. Но в данном случае — ни слова.

— О его антарктической одиссее вообще мало кто знает. Но то, что он и в самом деле побывал в Антарктиде, — сомнению не подлежит. Под другим именем, естественно, в режиме совершенной секретности, но побывал. Причем именно он оказался у истоков создания «Базы-211».

— И теперь его неумолимо тянет туда, — произнес барон исключительно для того, чтобы поддержать разговор. И был удивлен, когда Шауб вдруг ответил:

— Да не в этом дело. Из ностальгии по прибрежным айсбергам Борман в Антарктиду не отправился бы, не того он склада характера. Просто Гесс оказался слишком слабонервным, чтобы удерживать в своей власти всю эту подземную империю. Хотя ему очень хотелось стать полновластным фюрером «Рейх-Атлантиды».

— Кто-кто?! Гесс?! — от неожиданности Штубер так ударил по тормозам, что машину чуть не снесло в кювет.

— Какой еще Гесс?

— Только что вы назвали имя заместителя фюрера, Гесса.

— Возможно, и назвал, проговорился, бывает, — нервно зачастил Шауб. — Но только вы этого имени не слышали, — сурово предупредил обергруппенфюрер. — Вы не слышали в связи с Антарктидой имени этого ни сегодня, ни когда бы то ни было; ни в моем, ни в чьем бы то ни было произношении. Это я вам говорю, как личный адъютант фюрера.

— Естественно, не слышал. И никаких сомнений по этому поводу. Вашего предупреждения вполне достаточно, обергруппенфюрер, чтобы напомнить мне о клятве члена СС.

Хотя в машине было нежарко, Шауб достал платочек и долго, старательно вытирал им вспотевшее лицо. «Видно, он и в самом деле сболтнул лишнее, — понял Штубер, отвергая возможность умышленной утечки информации. — Оказывается, такое случается даже с адъютантами фюрера. Хотя и не должно было бы».

— Вы этого в самом деле не слышали, штурмбаннфюрер. Это не только мой приказ, но и моя личная просьба.

— Хорошо, что мы высадили водителя, иначе сейчас его пришлось бы пристрелить, — весьма своеобразно заверил его в надежности Штубер. И оба надолго умолкли.

Барон решил дать своему попутчику возможность успокоиться и прийти в себя. Хотя сам он прийти в себя уже не мог.

«Неужели Гесс в Антарктиде?! — в сотый раз задавался он вопросом, избавиться от которого уже не мог. — Тогда кто же улетел в Англию и остался там в плену? Его двойник? Если это происходило именно так, тогда следует признать, что операция была задумана с фантазией. Правда, непонятно, зачем нужно было все так усложнять? Почему бы не позволить ему упасть вместе с остатками взорвавшегося самолета в Ла-Манш? Должным образом засвидетельствовав перед этим его отлет. И потом, зачем нужно было доводить до предательства заместителя фюрера, сам факт которого уже становился ударом по имиджу Гитлера? Да, возможно, операция действительно прошла успешно, только слишком уж все усложнено. Что-то здесь не так…»

К себе в апартаменты Софи вернулась только к полуночи, самовольно оставив на удивление скромный номер Мелиты. Знал бы кто-нибудь, как ей не хотелось впутываться в эту грязную историю с английским агентом Тото!

Приятные хлопоты, связанные с защитой докторской диссертации, общение с местными учеными; само пребывание в мирной и вполне благополучной стране так необратимо настроили ее на салонное бытие леди из высшего света, что всякое воспоминание о рейхе и разведке, о резидентах и радиосеансах казалось ей чем-то навеянным из прошлой жизни, неким медиумическим видением.

Однако, проснувшись к десяти утра, Софи обнаружила на столе местную германоязычную газетенку, появление которой трудно было назвать посланием из прошлого или медиумическим видением из мира потустороннего. Хотя именно потусторонним миром от нее повевало.

В заметке, обведенной фиолетовым карандашом, говорилось о странной метаморфозе: на мосту, известном в округе тем, что стал излюбленным местом самоубийства местных полицейских, вчера вечером покончили жизнь сразу три монаха, причем все три иностранца. Их тела вчера же вечером были обнаружены неким рыбаком на каменистой отмели. Причем рыбак этот обнаружил в карманах каждого из них все полагающиеся иностранцам документы, а также отпечатанные на пишущей машинке предсмертные записки одинакового содержания: «Прости меня, Господи, ибо оказался я недостойным ни милости твоей, ни веры Христовой, ни своего церковного сана. Слишком слабым предстал я перед искушениями бренных телес и происками сатанинскими. Ухожу в царствие твое за искуплением». И дальше следовала подпись каждого из убиенных, но уже от руки, дабы ни у кого никаких сомнений..