Когда в тот вечер Гаррисон спустился в столовую, Виктория ожидала его в одиночестве.

– А где ваша мама?

– Она неважно себя чувствует и сегодня решила лечь пораньше. Должно быть, ваши головные боли заразительны, – сказала она, иронично улыбнувшись ему.

Раздраженный, он сел за стол. Ужинать с ними каждый вечер и так было уже достаточно неприятно само по себе, но раньше, по крайней мере, Тэсс как-то поддерживала разговор, рассказывая о светском обществе на восточном побережье Штатов.

Ужин шел своим чередом, и Виктория пыталась вовлечь Гаррисона в беседу о его жизни в Нью-Йорке.

– Вы встречаетесь с кем-то?

– Нет, не встречаюсь.

– Но почему же? Я уверена, что в предложениях у вас недостатка нет.

– Я очень занят на работе.

– Так мне и говорили о вас.

– Что вы хотите этим сказать? – вспыхнул он.

– Ничего. Я просто знаю, что вы очень много работаете. Я знакома кое с кем из вашего банка.

– Правда? А с чего бы вам расспрашивать обо мне?

– Просто люди мне интересны. А вам нет?

– Нет. Я и так знаю о людях все, что нужно, и больше ничего о них узнавать не желаю.

– Так что же вы знаете о людях?

– Знаю, что они всегда думают только о себе. И только притворяются, что заботятся о ком-то еще. Знаю, что, если вы можете им пригодиться чем-то, они вас используют, но потом тут же бросят вас, как только вы станете для них бесполезны.

– Гаррисон, это невероятно циничный взгляд на вещи! – опешила Виктория.

– Ничуть – это правда. Даже Морган Уэллс использовал меня, послав сюда, чтобы задействовать мою родословную и с ее помощью произвести впечатление на ваших родителей. И так поступают все люди – они используют друг друга.

– А вы нет?

– Люди мне больше не нужны, поэтому я их и не использую.

– А ведь вы в течение этой недели могли бы попытаться использовать меня, чтобы с моей помощью заставить отца подписать ваши бумаги, когда он вернется.

– Если ваш отец захочет их подписать, он их подпишет, но подпишет потому, что в них есть кое-что интересное для него.

Она изучающе смотрела на него.

– Я все пытаюсь вас понять. Должно быть, она действительно причинила вам очень сильную боль.

– Кто?

– Та девушка, которая бросила вас ради вашего брата.

Гаррисон почувствовал, что его переполняет злость и досада.

– А об этом вам откуда известно?

– Поспрашивала кое-кого. У меня есть знакомые в Дублине, а это вызвало там скандал в свое время.

Гаррисон раздраженно швырнул салфетку на стол.

– Неужели у вас нет других занятий, кроме как что-то вынюхивать и шпионить за людьми?

С этими словами он вскочил из-за стола и вихрем вылетел из комнаты.

На следующий день Гаррисон шел через Зал зеркал, когда увидел там сидевшую на диване Викторию.

Он устало взглянул на нее.

– Хорошие новости, Гаррисон, – сказала она. – Мой отец возвращается утром. Не переживайте по поводу ваших бумаг. Я заставлю его подписать их вам быстро, так что вы еще успеете на свой поезд до Нью-Йорка. И больше вам терпеть меня не придется.

– Я… я не хотел быть грубым с вами вчера вечером.

– Вы не были грубым, Гаррисон, – вы просто были тем, кем вы стали. Поэтому можете смело возвращаться к своей одинокой и пустой жизни в Нью-Йорке, которую вели раньше.

– Вы ничего не знаете о моей жизни там.

– Нет, знаю – все это красноречиво написано у вас на лице. Если вы позволяете тому, что с вами случилось в прошлом, разрушать вам всю оставшуюся жизнь, это ваш выбор. Если вы не хотите протянуть руку человеку, который тянется к вам, то я здесь поделать ничего не могу.

– Но почему вы вообще интересуетесь мной? Почему вы так переживаете?

– Вы что, слепой? Вы не видите, что я потеряла голову от вас? Вы не замечали всех знаков, которые я подавала вам целую неделю?

– Что? – Гаррисон остолбенел. – Вы ведь меня совсем не знаете!

– Вы сами не хотите, чтобы я вас узнала, – вы не хотите, чтобы вас узнал вообще хоть кто-то. И это так печально.

– Дайте мне уехать в Нью-Йорк и забудьте обо мне – вам лучше держаться от меня подальше. Я того не стою – вы будете лишь разочарованы.

Она встала и направилась к нему.

– Не буду, если вы только подпустите меня к себе.

– Я не хочу подпускать вас к себе, – сказал он. – Я вообще никого не хочу подпускать.

– Вы пережили тяжкие времена, но я могу вам помочь. Я могу все поправить, – сказала она, крепко обнимая его руками и не отпуская.

– Вы слишком добры ко мне – не нужно! – умоляющим тоном попросил он.

– Но почему? Вам нужен кто-то, кто был бы к вам добр.

– Не нужно, Виктория, – сказал он, осторожно попытавшись отстраниться от нее.

Но она держала его крепко.

– Вам нужен кто-то, кто поддержит вас. Отпустите свое прошлое, Гаррисон, просто отпустите его.

Гаррисон обнял ее, и внезапно все его долго сдерживаемые страдания разом куда-то исчезли.

– Отпусти все это, пусть уходит, – прошептала Виктория, поглаживая его по голове.

45

Чарльз и Арабелла вместе с их детьми переехали обратно в Армстронг-хаус. Все оказалось очень просто: теперь, когда они остались без гроша и без крыши над головой, им, собственно, некуда было больше податься. Арабелла боялась этого переезда. Она понимала, что однажды, когда Лоренса и Маргарет уже не будет, а они с Чарльзом станут лордом и леди Армстронг, этот дом будет принадлежать им и тогда они обязаны будут проводить там значительную часть своего времени. Правда, она думала, что произойдет это в далеком будущем.

Лоренс все еще пребывал в ярости по поводу потери своего лондонского дома в результате мошенничества Чарльза и подделки документов. Он рассматривал это как низкое предательство со стороны своего наследника, причем предательство не только его самого, но и всего семейства Армстронгов. Арабелла заметила, что Лоренс как-то в одночасье сдал и постарел – стресс и переживания, вызванные поведением сына, давали о себе знать.

– Тебе в этой жизни было дано все! – бушевал Лоренс. – Но ты всегда только и делал, что брал, ни разу не подумав обо мне, о твоей матери, о твоей жене и детях!

– Дом в Лондоне все равно однажды стал бы моим, – возражал ему Чарльз. – И я всего лишь заработал на нем заранее кое-какой капитал.

– Однажды, но не теперь! Вся голова у тебя занята лишь мыслями о деньгах, власти, роскошной жизни и том, чтобы хоть в чем-то опередить всех остальных.