– Я ослышался. Что ты сказал?

– Нет.

– Вот, я же говорил, – крикнул Барсук на брюнетов, – полегче, в голову не бейте. Человек пожилой, психически изношенный!

Брюнеты забормотали оправдания. Пришелец повернулся к Ярилову:

– Повторяю медленно и чётко, специально для умственно отсталых и контуженых: ты идёшь с нами на Рим, потом берём всю Европу – и получаешь взамен детей. И валишь, куда угодно. Сицилию тебе подарим. Америку… Нет, Америка занята. Во, Австралию! Хочешь Австралию?

– Нет.

– Ты что, не любишь своих сыновей?

– Очень люблю. И страшно тоскую. Но пусть лучше у них будет мёртвый отец, которым они гордятся, чем живой, но предатель и трус. Нет.

Барсук помолчал. Потом сказал:

– Может, и к лучшему. Надоели твои капризы.

Подошёл, взял Ярилова за запястье. Достал из-под балахона странное устройство. Приложил к бронзовому браслету: тот мгновенно заискрил, засветился сиреневым. Дмитрий вздрогнул и поморщился: левую руку пронзила боль, словно прилично ударило током. Браслет щёлкнул и развалился на две части.

– Ну вот. Браслетик у нас есть, змею мы уже набили. А новый кандидат на управление Орхонским Мечом под окошком стоит, дожидается. Как хорошо, что ты, Ярилов, вовремя озаботился потомством, причём именно мужского пола.

Дмитрий понял. Закричал:

– Нет!

Качнулся вперёд, пытаясь достать Барсука хотя бы зубами; ударился во что-то твёрдое под балахоном пришельца, рухнул вместе со стулом. Ушибся головой о каменный пол. Кажется, потерял на миг сознание. Пришёл в себя, услышал:

– …лодку надо, в бухту отгрести и там топить, – это сказал Барсук.

– Сделаем, хозяин, – с мягким акцентом: наверное, один из брюнетов.

– Впрочем, можно просто тут оставить. Без браслета хроналексы его живо найдут и сами прикончат.

За дверью послышался шум.

Потом были какие-то сдавленные хрипы; брюнет упал, перегородив половину панорамы. Дмитрий вывернул голову: очень трудно смотреть снизу, лёжа на боку, когда голова гудит и в глазах плавают кровавые пятна.

У двери стоял высокий носатый рыцарь в белом хабите с красным крестом.

– Командор, ты зачем здесь? – удивился Барсук. – Мы же договаривались, ты обещал…

– Ничего я тебе не обещал, ублюдок.

Скрежет, как от гвоздя по стеклу.

Барсук взвизгнул и рухнул прямо перед лицом Ярилова. Глаза Барсука стекленели, из уголка разорванного рта выглянула и медленно стекла капелька крови. Синеющие губы прошептали странное:

– Аллаху акбар…

Тамплиер подошёл, крякнул, поднял стул вместе со связанным Дмитрием.

– Брат, – чуть не задохнулся Ярилов, – как вовремя! Откуда ты взялся? Представляешь: там, на улице, Ромка! Большой совсем. Развяжи меня скорее.

Анри не ответил: он удивлённо осматривал окровавленный штырь, похожий на толстое шило. Произнёс:

– Надо же! Получилось. Этого урода ни дамасским клинком, ни болтом из крепостного арбалета было не взять. А грошовый стилет, которым пользуются местные разбойники…

– Анри! Ну ты чего? Развяжи, говорю. А за то, что пришил Барсука – спасибо.

Тамплиер поднял второй стул, утвердил напротив, сел. Сказал:

– Едва успели. Ещё немного – и конец миру.

Ярилов уже понял, что побратим почему-то не спешит его развязывать. Решил пока об этом не думать. Согласился:

– Да, он что-то говорил про гибель мира. Того, что будет через восемьсот лет, откуда меня сюда принесло.

– Нет, там как раз всё в порядке. Он лгал. Силы, за которые старается Барсук, проигрывают по всем фронтам. Потому его и закинули сюда, чтобы повернуть историю на другой путь. Мы нашли письменный договор между Фридрихом и начальством Барсука. Император поклялся немедленно после воцарения над Европой принять ислам. Такие дела.

– Погоди, как же? Он же наоборот рассказывал. По крайней мере, я так понял: они там еле отбиваются от южан…

– И это – ложь. Знаешь, откуда прозвище «Барсук»?

– Ну, зверь такой.

– Нет. Бармак Сугыш – «Перст сражающегося». Так у них называется стратегическая разведка. Сокращённо и получается «Барсук». А шрамы на лице – последствия ритуала «Возрождение ифрита». Потому и папский престол мечтал уничтожить, чтобы выбить из-под католической веры основание.

– Откуда тебе это известно? И ты освободишь меня наконец?

Тамплиер промолчал. Наклонился, поднял половинки бронзового браслета. Прошептал:

– Вот и последнее препятствие устранено. Дрот сработает.

– Что? – не расслышал Ярилов.

– Видишь ли, брат мой. Все опасности, которые нам с таким трудом удалось избежать, возникли лишь после твоего появления. И пока ты существуешь – они могут вернуться. Мне очень жаль, поверь. Но долг – превыше всего. Я исполню присягу.

Анри достал из-за пазухи серую заострённую кость. Ярилов узнал: таким дротом его пытался убить Хранитель Времени в Шарукани почти двадцать лет назад. И именно Анри спас тогда…

– Именно я спас тебя тогда, Дмитрий. Был уверен, что ты не сделаешь ничего дурного, и закопал дрот в степи. Хорошо, что отметил место. Ты представляешь опасность: это не твоя вина, как не виноват лежащий на крыше камень в том, что он может упасть и убить. Но во избежание страшных последствий камень лучше убрать. Прощай, брат.

Тамплиер ударил костяным острием в сердце. Ярилов улыбнулся облегчённо, будто наконец-то освободился от жуткого груза.

В небе без единого облака пророкотал гром.

Дмитрий вздохнул и закрыл глаза. Кожа его стремительно начала бледнеть, пока не стала абсолютно белой, как свежий ноябрьский снег. Струи крови из раны посветлели и превратились в прозрачные ручейки. Дрот треснул – и рассыпался. Со стула срывались чистые капли и падали на каменный пол, звеня, как весенняя капель где-нибудь под Рязанью. Анри горько вздохнул. Поднялся. Вытащил меч, отсалютовал над пустым рубищем и валяющимися под стулом стоптанными сапогами.

Вышел на улицу. Оруженосец увидел, нахмурился:

– Вы опоздали, синьор, что совсем на вас не похоже.

– Пришлось немного задержаться, Роман. Зато завершил тяжёлое, но нужное дело. Даже два.

– Поздравляю вас, командор. Давайте поторопимся, корабль в Яффу отходит совсем скоро.

Пошагали. Оруженосец на ходу рассказывал, что даже задремал во время ожидания и ему послышался голос отца, с которым они расстались тринадцать лет назад.

– Скучаешь по нему?

– Да. Хотя даже забыл, как он выглядит. Только руки, запах. И волосы: рыжие, сверкающие на солнце.