— Вот как? А мне не могла об этом сказать? Хотя бы намекнуть?

— Может, и могла, но не решалась. Видишь ли, мне было страшно.

— Страшно? Тебе?!

— Не кричите на мать, молодой человек. Особенно сейчас, когда мать в чувствительном настроении. Да, мне было страшно — за тебя. Ты всегда был таким энергичным, жизнерадостным, живым, острым на язык, и это меня радовало. В тебе был, я бы сказала, какой-то внутренний свет. И вдруг я увидела, что этот свет меркнет. Потом ты уехал, а сейчас, я вижу, этот свет к тебе вернулся. Я вижу его в твоих глазах, когда ты смотришь на Лину.

— Ага, ты все-таки назвала ее Линой! — Он взял руку Колин, прижался к ней щекой.

— Случайно. Насчет нее у меня пока нет определенного мнения. И, уверяю тебя, у нее насчет меня и твоего отца тоже мнение пока не сложилось. Так что советую тебе не суетиться и дать нам время получше узнать друг друга.

Колин вытянула ноги, откинулась на спинку кресла.

— Патрик! Куда ты пропал — сидишь в засаде и караулишь мясо?

Деклан, рассмеявшись, поцеловал ее руку.

— Как же я люблю вас обоих!

— А мы — тебя. — Мать сжала его руку. — Сами не знаем почему.

В эту ночь ему приснилась буря. И боль — смертная боль, предвестница рождения.

Ветер и ливень рвались в окна. Боль разрывала его тело изнутри, и он плакал и кричал, не стыдясь ни крика, ни слез.

Слезы, смешанные с потом, текли по его лицу… ее лицу. Ибо тело его было телом женщины, но он ощущал ее боль как свою.

Золотистый газовый свет заливал спальню. В камине трещали поленья. Ветер разъяренным зверем бился в окно, а во чреве у нее — у него? — нетерпеливо, торопясь наружу, билась новая жизнь.

Новая судорога боли скрутила ее тело. Глядя перед собой невидящими глазами, она содрогалась на кровати и вопила, как раненый зверь, яростным первобытным воплем.

— Тужься, Абби, тужься! Уже почти…

Как же она устала! Сколько можно терпеть эту боль? Но Абигайль стиснула зубы. Все силы ее, все ее обезумевшее существо сосредоточилось на одной чудесной задаче.

Ребенок. Их с Люсьеном ребенок должен явиться в этот мир. Она собрала все оставшиеся силы. Жизнь их ребенка зависит от нее.

— Головка! Головка показалась! Вижу волосики! Давай еще, Абби! Постарайся, милая!

Теперь она уже не кричала — она смеялась, хоть и истерическим смехом. Приподнявшись на локтях, откинула голову. Новая волна несказанной боли прокатилась по телу.

Сейчас, понимала она, сейчас. Еще мгновение — и она принесет этому миру величайший дар, на какой способна лишь женщина. Через нее явится во вселенную новый человек, чудесное дитя, которому предстоит долгая счастливая жизнь.

И — сквозь боль, сквозь гром, сквозь сверкание молний — она напрягалась и тужилась, пока ребенок не отделился от ее тела.

— Это девочка! Какая красавица!

В одно мгновение боль была забыта. Долгие часы страданий забылись, вытесненные вспышкой радости. Плача от счастья, Абигайль протянула руки и приняла крошечную малышку, победным криком заявившую, что она пришла в этот мир.

— Мой цветочек! Моя милая Мари-Роз! Скажите Люсьену! Скорее, скорее позовите его сюда!

Улыбаясь нетерпению матери и сердитым крикам малютки, повитуха и служанки сперва умыли мать и ребенка.

Наконец в спальню вошел Люсьен. В глазах его стояли слезы. Дрожащей рукой сжал он слабую руку жены, перевел взгляд на дочь — и на лице его отразился благоговейный трепет.

Тогда-то Абигайль произнесла ту клятву, что родилась у нее в сердце, едва она взяла на руки малютку Мари-Роз.

— Люсьен, это наша дочь. Что бы ни случилось с нами, ее мы сбережем. Она будет жить долго и счастливо. Обещай мне, что всегда будешь ее любить, всегда будешь заботиться о ней!

— Конечно! Как она прекрасна, Абби. Две мои любимые женщины, как же я люблю вас обеих!

— Скажи это, пожалуйста. Мне нужно услышать от тебя эти слова.

Сжимая руку жены, другой рукой Люсьен осторожно коснулся теплой младенческой щечки.

— Я буду любить ее всегда. Любить и беречь. Что бы ни случилось. Клянусь.

Рука об руку чета Фицджеральд неторопливо шла по Французскому кварталу. Пунктом назначения был бар «Этруа», задачей — продолжение знакомства с Анджелиной Симон.

— Сдается мне, Колин, — помолчав, заметил Патрик, — то, что ты затеяла, очень похоже на вторжение в чужую жизнь. Явиться к этой девушке на работу, подглядывать за ней…

— Ты так говоришь, как будто в этом есть нечто недостойное. Я вполне благопристойная особа и ничего дурного себе не позволяю.

Патрик невольно рассмеялся. Почти сорок лет в браке, но, как и в первые дни, он способен оценить юмор своей жены. Может, в этом отчасти секрет их счастливого брака.

— А если ее там не окажется? Владелец бара не обязан торчать на работе с утра до вечера каждый божий день.

— Значит, посмотрим на место, где она работает, выпьем по рюмочке и уйдем. В конце концов, мы туристы и знакомимся с городом. Не понимаю, чем ты недоволен, дорогой?

— Дорогая, я всем доволен.

Этот ответ прозвучал так саркастически, что Колин не знала, вознаградить ли мужа тычком в бок или рассмеяться в ответ, поэтому сделала и то и другое.

Новый Орлеан, многолюдный, шумный, разноцветный, полный какого-то порочного очарования, ей не нравился. Колин Фицджеральд определенно предпочитала Бостон — его старомодную сдержанность и респектабельность.

Разумеется, и у ее родного города есть свои темные стороны, но Бостон не выставляет их напоказ и уж точно ими не гордится. Нет, Колин, разумеется, не ханжа, она не против откровенных и смелых развлечений, однако она считала, что таким развлечениям следует предаваться вдвоем и за закрытой дверью.

И тем не менее плачущий саксофон уличного музыканта задевал какие-то струны в ее сердце.

Что ж, если сын решил сделать этот город своим домом, она готова с этим смириться. Быть может, смирится и с женщиной, которую он выбрал в жены. Но, конечно, не раньше, чем составит о ней исчерпывающее представление.

— Дождались бы свадьбы — там сможешь ее разглядывать сколько захочешь! — проворчал Патрик.

Колин только вздохнула. До чего же простодушные существа эти мужчины! Самого очевидного не понимают. Как можно составить мнение о будущей невестке, не посмотрев на нее, так сказать, в естественной среде обитания?

Подходя к бару, она зорким глазом оценила его расположение, соседние дома, дорожное движение и пришла к выводу, что заведение расположено с умом. Кроме того, у Лины определенно хороший вкус — фасад оформлен в общем стиле квартала, не бросается в глаза, но привлекает к себе внимание.