Дорогая Фрида,

было очень приятно получить ваше письмо, несмотря на то что новости, о которых вы пишете, не самые радостные. Хочется верить, что вы шагаете по улице, шурша юбками, а не едете в кресле-каталке. Больно даже подумать об этом. На этой неделе вам бы с Диего маршировать с флагами по Пасео-де-ла-Реформа, протестуя против компромиссов Чапультепекской конференции.

По сравнению с Мехико у нас тут тишь да гладь, но заголовки газет все-таки радуют: «Сегодня поточная линия компании „Ашвилл каскет“, изготавливающей гробы, простаивала без дела (мертвая тишина!), потому что рабочие, несмотря на условия военного времени, устроили забастовку, презрев свои обязанности, и тем самым отсрочили заключение соглашения между руководством компании и профсоюзом обойщиков». Следующая новость: писателя Уильяма Сидни Портера[187], точнее его останки, выкопают из могилы на городском кладбище и перевезут в Гринсборо. Администрация Ашвилла выразила протест, заявив, что не стоит тревожить прах усопшего. Окончательное решение вынесет суд. Остается лишь надеяться, что хоть тут обойдется без обойщиков.

В Гроув-парк прибыл на охоту адмирал Хэлси: наконец-то хоть одна история, не связанная со смертью. Мода тоже жива: модельер Лили Даше придумала, как изготовить нарядные весенние шляпки из семидесяти шести тысяч женских фуражек, от которых армия отказалась, заменив их пилотками. В минувшее воскресенье было на что посмотреть. Вам бы понравилось, как гринго празднуют Пасху: в этот день каждая женщина, даже самая серая мышка, отваживается стать Фридой.

Своих же новостей особо и нет. Глициния, вьющаяся по стенам моего дома и оплетающая карниз, зацвела лиловыми цветами точь-в-точь того оттенка, что и жакаранда. Быть может, вы что-то знаете о Ване? Это был вопрос, на который не требуется ответа. Преподавательница французского в городском педагогическом институте, некая мисс Эттвуд, последнее время настойчиво атакует вашего покорного слугу, чтобы он пригласил ее в кино. Поскольку все приличные мужчины на фронте, она считает обязанностью оставшихся водить девушек на «Портрет Дориана Грея». Содрогаюсь при мысли о переполненном зале кинотеатра. Порою и из дома-то выходить жутко; отчего-то меня снедает тревога, которая никогда не утихает. Но мисс Эттвуд разве откажешь. Херд Хэтфилд в роли Дориана вполне хорош, несмотря на то, как подло он обошелся с Сибил Вейн и Глэдис Холлуорд. Кажется, долг выполнен и на этой неделе на эттвудском фронте наступило затишье. В конце семестра институт закроется. Жители Каролины перестанут коверкать ваш родной язык, а его единственный носитель в Ашвилле с радостью запрется в своем увитом лозою коттедже, пока его бывшие ученицы будут укладывать парашюты и заниматься прочим в этом духе. Эти девушки так похожи на мою мать самоуверенностью, с которой они хлопают жвачкой, и диким жаргоном. «Вот так номер!», «Фу, гадость», «Он такой милашка». Но матери бы сейчас было почти пятьдесят; совсем старуха. Как бы она убивалась из-за этого, будь она жива. Пожалуй, даже лучше, что она умерла.

Ну и напоследок: скоро в Нью-Йорке в издательстве «Стратфорд и сыновья» выйдет моя книга. Редактор, мистер Барнс, сегодня это подтвердил. Он хочет озаглавить роман «Вассалы ее величества»; дурацкое название, поскольку если что и правит героями, так это жадность и вожделение. Изначально книга называлась «За десять лиг от нашего ночлега», поскольку она о людях, которые постоянно куда-то идут, не оправдывая ни своих, ни чужих ожиданий, включая и читательские. Но мистер Барнс заявил, что в этом названии слишком много слов. Впрочем, какая разница. «Стратфорд» прислал чек на две сотни долларов, аванс до выплаты гонорара; если получится найти бумагу, собираются напечатать тысячу копий. Чудо, от которого поневоле содрогнешься. Как могут слова, написанные в тихих темных комнатах, выйти на свет, в этот шумный мир?

Вы должны знать ответ. Вы снимаете кожу, изливаете на холст душу, а после позволяете кураторам развешивать ваши кишки в залах на потеху светским сплетникам. Разве это можно пережить?

Ваш друг

Соли

13 АПРЕЛЯ 1945 ГОДА

Умер Рузвельт. Как гром среди ясного неба. Только что держал ручку — и вот уже рухнул на пол на глазах у секретаря (для которого, наверно, это было все равно что наблюдать закат такого светила, как Лев). В действительности же это как кончина Ленина — пламенного борца за народное благо, которого настиг удар, и весь народ замер как был, гадая, что же делать.

Вчера в южном Ашвилле возле железной дороги собралась толпа и простояла всю ночь на холоде, надеясь увидеть катафалк с гробом в освещенном вагоне, когда процессия проедет мимо. Они думали, что тело президента повезут из Уорм-Спрингс в Вашингтон через наш городок. Но поезд так и не пришел. А сегодня утром в экстренном выпуске газеты сообщили, что кортеж направился через Гринвилл. Однако некоторые по-прежнему ждут; в основном женщины с детьми. Говорят, что в долине к востоку от Отина со вчерашнего дня стоит на коленях добрая сотня расчищавших табачные поля негритянок и тянет руки к железной дороге.

И не думает расходиться по домам.

Теперь присягу принял Гарри Трумэн в своем галстуке в горошек. Не очень-то он похож на пламенного борца за благо народа. Сам признался журналистам: «На вас когда-нибудь падал бык или стог сена? Если так, значит, вы понимаете, что я чувствовал вчера вечером».

Иногда история раскалывается и на одно-единственное мгновение беспомощно замирает, как полено, которое топор рассек надвое, и половинки держатся на последней щепке, чтобы в конце концов распасться и рухнуть на землю. Так говорил Лев. Так было после смерти Ленина, когда Лев ехал на поезде на Кавказ, не подозревая, что топор уже обрушился на его друга и Сталин на похоронах взошел на трибуну, чтобы обмануть толпу, не помнящую себя от страха и горя. Наверно, и сейчас один из таких моментов, когда неизвестно, качнется ли маятник истории к свету или канет во тьму. За чьим лицом на газетных снимках теперь таится предательство? Какие тираны орудуют в полумраке светомаскировки, отправляя фальшивые телеграммы тому, кто едет в поезде, жертвуя здравым смыслом в угоду силе? Люди насмерть перепуганы и готовы поверить всему.

8 МАЯ 1945 ГОДА

Конец света не наступил. А если и наступил, то только для немцев. В 6 часов 01 минуту все высыпали на улицу, чтобы послушать рев пожарной сирены, обозначающий полночь в Германии, официальное прекращение огня. Женщины во дворах вытерли руки о фартуки и велели мальчишкам перестать палить друг в друга из палок и не шуметь. Хозяева бакалейных и продавцы на Хейвуд-стрит закрыли магазины и, пока выла сирена, замерли, подняв глаза к небу. В стеклах витрин за их спинами пылал закат. Кто-то прижимал руки к сердцу, и все взгляды были обращены на восток. К Европе.

Никто не знает, что делать с этим миром. Когда сирена смолкла, все собравшиеся на Хейвуд-стрит, не сговариваясь, обернулись и посмотрели в другую сторону. Туда, где Япония.

Соседский мальчишка, которого зовут даже не Том Сойер, а еще невероятнее — Ромул, нашел в монтфордских лесах неизвестный цветок и притащил домой, чтобы определить, что это такое. Говорит, его мама сказала, что это останки какого-то зверя и лучше их не трогать. Но отец возразил, мол, это растение, вот хоть у соседа спроси. Они подозревают во мне образованного человека. Мы организовали экспедицию в библиотеку, отважно сражались с незнанием, и победа осталась за нами. В справочнике Бартрама «Флора Северной и Южной Каролины» обнаружились цветные иллюстрации этого растения. Оказалось, что это розовый венерин башмачок. Ромул не на шутку расстроился.