Крышку гроба несли молодые писатели Андрей Синявский и Юлий Даниэль, ученики Пастернака. По русской традиции, крышку не прибивали до самого последнего мига — до погребения. Носильщики, идущие во главе толпы, шли так быстро, что тело как будто парило в океане людей. Молодые люди выходили из толпы, сменяя уставших носильщиков. Некоторые из распорядителей, срезая путь, шли по свежевспаханному полю перед дачей Пастернака. Кладбище находилось за полем, на холмике, рядом с яркими куполами местной церкви. Кладбище уже было переполнено, когда прибыла процессия с гробом. Подойдя к краю могилы, носильщики подняли гроб высоко над толпой — всего на миг, а затем поставили его на землю.

«В последний раз я видел удлиненное и величественное лицо Бориса Леонидовича Пастернака», — вспоминал Гладков.

Вперед вышел философ Валентин Асмус, профессор МГУ и старый друг Пастернака. Какой-то юноша наклонился к Присцилле Джонсон и объяснил, кто это. «Беспартийный», — добавил он.

«Мы пришли проститься[856]с одним из величайших российских писателей и поэтов, с человеком, наделенным всеми талантами, даже музыкальным. Можно соглашаться с его взглядами или отвергать их, но, пока русская поэзия играет какую-то роль на этой земле, Борис Леонидович Пастернак будет среди величайших.

Его несогласие с нашей современностью не имело отношения к режиму или государству. Он хотел общества высшего порядка. Он никогда не верил в сопротивление злу насилием, и это была его ошибка.

Я никогда не говорил с человеком, который так много и беспощадно требовал от себя. Лишь немногие способны сравниться с ним в честности его убеждений. Он был демократом в истинном смысле слова, человеком, который умел критиковать друзей-писателей. Он навсегда останется образцом, тем, кто защищал свои убеждения от современников, будучи твердо убежден, что он прав. Он обладал способностью выражать человечность в ее высших формах.

Он прожил долгую жизнь. Но она прошла так быстро, он был еще так молод и ему столько еще осталось написать. Его имя навсегда останется одним из величайших».

Затем актер Николай Голубенцев процитировал стихотворение Пастернака «О, знал бы я, что так бывает…» из сборника 1932 года «Второе рождение»:

Когда строку диктует чувство[857],

Оно на сцену шлет раба,

И тут кончается искусство,

И дышат почва и судьба.

Какой-то молодой человек, нервный, заикающийся, прочел «Гамлета» из цикла стихотворений к «Доктору Живаго». Стихотворение, как и роман, не было напечатано в Советском Союзе, и все же «губы тысячи человек[858]зашевелились в унисон», и по толпе как будто пробежал заряд. Кто-то закричал: «Спасибо вам от имени рабочего человека. Мы ждали вашей книги. К сожалению, по хорошо известным причинам она не появилась. Но вы подняли имя писателя выше, чем кто бы то ни было».

Официальные лица из Литфонда, чувствуя враждебный гул толпы, стремились поскорее закончить похороны. Кто-то потащил к гробу крышку. Близкие подходили к гробу, целуя Пастернака в последний раз. Ивинская безудержно рыдала. В какие-то минуты во время церемонии они с Зинаидой очутились в нескольких шагах друг от друга в головах гроба. Зинаиду Николаевну раздражало[859], что Ивинская и ее дочь «лезут вперед». Попрощавшись с Пастернаком, Ивинская увидела Зинаиду. Она «стояла и курила у ограды, шагах в 20 от гроба… и бросала время от времени недобрые взгляды на человека, чье тело вот-вот должны были опустить в землю».

Из толпы доносились спонтанные крики:

«Бог устлал тропу избранных шипами, а Пастернак был избран и отмечен Богом!»

«Слава Пастернаку!»

«Поэта убили[860]!» — закричал кто-то, и толпа ответила: «Позор! Позор! Позор!»

Один из представителей Литфонда крикнул:

«Митинг окончен, речей больше не будет[861]!»

Домработница, прослужившая у Пастернаков много лет, положила ему на лоб заупокойную молитву, и гроб закрыли. Многие плакали, когда гроб опускали в землю. Послышался «мягко-жесткий, глухой, страшный звук[862]комьев земли». Небо затянуло облаками. Почти вся толпа быстро рассеялась, но около пятидесяти молодых людей оставались у могилы и читали стихи Пастернака. Они были еще там, когда солнце начало заходить — «то один, то другой голос[863]то поднимался, то опускался в распевном речитативе». КГБ решил не вмешиваться, но позже ЦК «советовал» Союзу писателей и Министерству культуры усилить воспитательную работу среди творческой молодежи и студентов, «часть которых (количественно ничтожная) заражена нездоровыми настроениями[864]фрондерства, пытается изобразить Пастернака великим художником, не понятым своей эпохой».

Весь тот долгий и утомительный день Лидия Чуковская, несмотря на горе, испытывала «странное чувство торжества, победы[865]. Чьей-то победы. Не знаю чьей. Быть может, его стихов? Русской поэзии? Нашей с ним неразрывной связанности?»

Ивинскую арестовали в Переделкине 16 августа. Вечерело; она пила чай с матерью и отчимом, когда несколько человек вошли в калитку.

«Вы, конечно, ожидали, что мы придем[866]? — обратился к ней сотрудник «органов», розовощекий, с самоуверенной улыбкой. — Вы же не думали, что ваша преступная деятельность останется безнаказанной?»