Предыдущие полтора года госбезопасность следила за иностранцами, которые привозили деньги Пастернаку, — и Ивинскую обвинили в контрабанде валюты. Хотя ее арест вначале держали в тайне, власти в конце концов решили выставить ее козлом отпущения. Решено было как-то восстановить раннего Пастернака — не автора «Доктора Живаго» — в правах великого советского писателя. По словам Суркова, Пастернака ввела в заблуждение «авантюристка, заставившая его писать «Доктора Живаго»[867]и передать его за границу, чтобы лично обогатиться».

В последний год жизни Пастернак считался богатым человеком, но, к своей досаде, не мог распоряжаться своим состоянием. Он поручил Фельтринелли передать 100 тысяч долларов из его гонорара Д'Анджело после того, как последний написал Пастернаку, что у него есть «надежные» друзья, которые могут привезти деньги в Советский Союз. Вначале Пастернак отнесся к такому предложению настороженно: «Олюша, где мы будем держать все эти деньги[868]?» — «Да хоть в том чемодане!» — ответила Ивинская.

В марте 1960 года Фельтринелли перевел Д'Анджело деньги со счета в «налоговой гавани» Лихтенштейн[869]. Д'Анджело начал немедленно покупать рубли в Западной Европе и договариваться со своими итальянскими друзьями, чтобы они тайно провезли деньги в Советский Союз и передали их Пастернаку через Ивинскую или ее дочь. По словам Д'Анджело, он «проводил операцию»[870], применяя собственные меры безопасности.

Однако итальянцу оказалось далеко до КГБ. Его агенты знали, что Джузеппе Гарритано, московский корреспондент коммунистической газеты «Унита», перевозил крупную сумму в рублях[871], купленных Д'Анджело. В марте 1960 года жена Гарритано Мирелла позвонила в городскую квартиру Ивинской, которая почти наверняка прослушивалась и за которой следили, и попросила Ивинскую прийти на почтамт и получить книги для Пастернака. Ивинская тогда растянула ногу, а Пастернак не хотел встречаться с неизвестной иностранкой. Решили послать Ирину, дочь Ивинской. Ирина взяла с собой младшего брата. Им передали потертый черный чемодан; когда в квартире его открыли, Ивинская и Пастернак «так и ахнули[872]: взамен обещанных новых книг в нем аккуратными рядами лежали запечатанные пачки советских денег».

Одну пачку Пастернак дал Ивинской, а чемодан забрал в Переделкино.

Итальянцы согласились передать какие-то документы Фельтринелли[873], но уехали с ними в отпуск на Кавказ, и документы пропали. Среди пропавших бумаг было и письменное распоряжение предоставить Ивинской право распоряжаться гонорарами Пастернака. На вопрос, где бумаги, Мирелла Гарритано ответила, что документы, должно быть, выпали у нее из сумки[874]во время грозы. Ее муж подозревал, что за ними следили и документы украли из ее сумки на каком-то приеме. В августе Ивинская отдельно отправила Фельтринелли доверенность, подписанную Пастернаком в декабре 1956 года, дававшую ей право «вести все дела[875], связанные с публикацией романа «Доктор Живаго». Но такая доверенность не наделяла ее полномочиями заниматься посмертными делами Пастернака.

Беспечность супругов Гарритано вызвала очень серьезные осложнения. Пастернак не оставил завещания, и почти сразу же после его смерти начались часто недостойные распри из-за управления разными частями его наследия; друзья и родственники судились вплоть до 1990-х годов.

В конце 1959 года Фельтринелли послал Пастернаку новый контракт, который предоставлял миланскому издателю контроль над правами экранизации «Доктора Живаго», других произведений Пастернака, а также ограничивал возможности де Пруайяр как второго наделенного правами советника автора на Западе. Не желая оскорбить свою французскую приятельницу, Пастернак тянул с подписанием договора несколько месяцев. Подталкиваемый и Ивинской, и немецким журналистом Гейнцем Шеве, доверенным лицом Фельтринелли в Москве, Пастернак, наконец, поставил свою подпись в апреле 1960 года. Через неделю после похорон Ивинская написала Фельтринелли и, упомянув о своем «ужасном горе», напомнила, что им нужно срочно обсудить практические дела. «В апреле, когда Борис собирался всецело сосредоточиться на пьесе и уже плохо себя чувствовал, он написал на меня доверенность[876]. — Она имела в виду документ, отданный супругам Гарритано. — В нем говорится, что он желает, чтобы моя подпись была так же законна, как и его, в вопросах финансовых договоров или любых других документов». Она написала, что все передадут друзья Д'Анджело. Кроме того, она обещала поддерживать Фельтринелли в любых конфликтах с семьей Пастернака, в том числе с его сестрами, живущими в Англии. «Семья Пастернака не имеет отношения к издательским правам, — писала Ивинская. — Последняя доверенность — та, о которой я только что вам сообщила».

Фельтринелли написал в ответ: он считает, что методы Д'Анджело «слишком опасны»[877]и ей следует доверять только немецкому корреспонденту. Решив тоже поиграть в шпионов, Фельтринелли приложил к письму половину разорванной банкноты в тысячу лир. Он велел Ивинской в отсутствие Шеве иметь дело только с человеком, который покажет ей другую половину купюры. Ивинская улыбнулась; банкнота напомнила ей о «плохом детективе»[878]. Позже она дорого заплатит за то, что сохранила ее.

Ивинская признавалась, что у нее нет «ни одной спокойной минуты» с тех пор, как она узнала, что документы пропали; она боялась того, что случится, если они попадут не в те руки. «Мой милый, милый Джанджакомо[879]! Будем надеяться, что самое ужасное не случится и я сохраню свободу как можно дольше».

После смерти автора Фельтринелли надеялся, что Ивинская и дальше поручит ему вести все дела Пастернака. Прежде издатель не имел дела с женой и детьми Пастернака, а Шеве, которому он доверял, питал расположение к Ивинской, а не к вдове писателя Зинаиде Николаевне. «Я буду всегда заботиться о том, чтобы значительная часть прибылей оставалась вам и Ирине», — обещал Фельтринелли Ивинской. Кроме того, он просил, чтобы его договоры с Пастернаком «не попали в руки властей или семьи Пастернака».