— Сделать превосходнее не мог бы никто, — сказал он. — К чему портить мой бархатный дублет? А ведь любой горячий юнец без царя в голове так бы и сделал! Сдается мне, оруженосец, ты далеко пойдешь! Ну а кто-нибудь хочет поддержать его в этой ссоре?

В ответ раздались грозные возгласы. Бомануар обвел глазами стол и покачал головой.

— Увы! — сказал он. — Вас здесь лишь двадцать, а в Жослоне у меня тридцать человек хотят показать себя, и, когда я вернусь, десятерых мне придется оскорбить отказом. Молю тебя, Ричард, коли уж мы приехали сюда, дабы устроить это дело, то и ты придумай что-нибудь. Неужто ты не отыщешь еще десятерых бойцов?

— Благородной крови — нет.

— Пустяки, лишь бы они умели драться.

— Не сомневайся. В замке полно лучников и жандармов, которые рады будут выехать с нами в поле.

— Так отбери десятерых, — сказал Бомануар.

Но тут в первый раз приоткрыл узкие губы его смахивающий на волка оруженосец.

— Господин мой, на лучников же ты не согласишься? — сказал он.

— Я никого не страшусь.

— Мой благородный господин, вспомни, ведь мы сойдемся лицом к лицу помериться силой оружия. А ты видел английских лучников и знаешь, как быстро и сильно бьют их стрелы. Подумай, коли против нас выставят десяток их, то половина наших бойцов поляжет прежде, чем меч скрестится с мечом.

— Клянусь святым Кадоком, Гийом, ты верно говоришь! — вскричал бретонец. — Коли бой этот должен остаться в памяти людской, вы не берите лучников, а мы не возьмем арбалетчиков. Пусть будет железо о железо. Что скажешь?

— Мы отберем десять жандармов, Робер, чтобы нас было тридцать, как ты желаешь. Значит, мы согласны, что драться будем не во имя Англии и Франции, но потому, что ты повздорил со сквайром Лорингом из-за дам. А теперь, какое время ты выбираешь?

— Немедля.

— Ты прав! Не то может прискакать еще гонец с запретом и на такие ссоры. Мы будем готовы завтра на восходе солнца.

— Нет, день спустя! — вмешался бретонский оруженосец. — Вспомни, господин мой, что три копья из Раденака не успеют прибыть раньше.

— Они не из нашего гарнизона, и места для них нет.

— Но, господин мой, из всех бретонских копий…

— Нет, Гийом, я и на час промедления не соглашусь. Так встречаемся завтра, Ричард.

— А где?

— По дороге сюда я заметил превосходное место. Если вы переедете через реку и направитесь к Жослену по тропе через поля, то на половине пути увидите старый дуб у края прекрасного ровного луга. Там мы и встретимся завтра в полдень.

— Согласен, — сказал Бамбро. — Но прошу тебя, Робер, не вставай пока! Ночь еще молода, а сейчас подадут вино со специями. Побудь с нами, прошу тебя! Коли ты хочешь послушать новые английские песни, то эти благородные господа, конечно, споют их тебе. Для некоторых из нас ночь сия, быть может, последняя, так надо бы провести ее как следует.

Но доблестный Робер покачал головой.

Поистине для многих ночь сия может стать последней, и потому моим товарищам следует поскорее узнать о нашем уговоре. Мне не нужен ни священник, ни монах, ибо я никогда не поверю, будто того, кто всегда вел себя, как подобает рыцарю, может, за могилой поджидает кара Господня, но у других — другие мысли, и им потребно время для молитв и исповеди. Так прощайте, благородные господа, а последний кубок я пью за счастливую встречу у старого дуба.

Всю ночь в замке Плоэрмель стоял шум военных приготовлений: кузнецы ковали, подпиливали и скрепляли, подновляя доспехи бойцов. В конюшнях конюхи ощупывали и чистили могучих боевых коней, а в часовне рыцари и оруженосцы на коленях перед стареньким отцом Бенедиктом очищали души исповедью.

Тем временем во дворе собрались жандармы, и добровольцев придирчиво отвергали, пока не были отобраны лучшие из лучших. Среди них оказался Черный Саймон, чье угрюмое лицо, против обыкновения, сияло радостью. Далее в число избранных попали юный Никлас Дагсуорт, племянник прославленного сэра Томаса, немец Вальтер и Юлбите, гигант крестьянин, чье могучее телосложение сулило надежды, которые вялый дух не оправдал, а также Джон Олкок, Робин Эйди и Рауль Провост. Они и еще трое довели число плоэрмельцев до искомых тридцати бойцов. Как ворчали и какими проклятиями сыпали лучники, узнав, что никого из них не возьмут! Но и луки и арбалеты были воспрещены обеим сторонам. Бесспорно, многие из них прекрасно владели и боевым топором и мечом, однако носить тяжелые доспехи они не привыкли, а в рукопашной схватке, которая им предстояла, человек без надежной брони был обречен.

В два часа после третьей молитвы, или за час до полудня, в четвертую среду Великого поста года от Рождества Христова одна тысяча триста пятьдесят первого воины Плоэрмеля выехали из ворот замка и направились к мосту через Дюк во главе с Бамбро и его оруженосцем Крокаром, который на могучем гнедом коне высоко вздымал знамя Плоэрмеля — на горностаевом поле вздыбленный лев на задних лапах, держащий лазурный флаг. Во втором ряду ехали Роберт Ноллес, Найджел Лоринг и жандарм, в чьих руках было копье с рыцарским значком, изображавшим черного ворона. Далее следовали сэр Томас Перси, над головой которого колыхался его лазурный лев, и сэр Хью Калверли с серебряной совой на знамени, а позади них — дюжий Белфорд, с чьего седла свисала железная палица весом в шестьдесят фунтов, и сэр Томас Уолтон, рыцарь из Суррея. За ними двигались четверо отважных англо-бретонцев — Перро де Комлен, ле Гайяр, д'Аспремон и д'Арден, сражавшиеся против своих земляков, потому что поддерживали графиню Монфорскую, чей серебряный крест на лазурном поле вился по ветру впереди них. Замыкали кавалькаду пятеро наемников из Германии и Эно, высокий Юлбите и английские жандармы. В целом среди этих бойцов двадцать по рождению были англичанами, четверо бретонцами и шестеро немцами.

Вот так, сверкая оружием, вздымая гордые знамена, ехали на гарцующих конях к старому дубу плоэрмельские бойцы. За ними поспешали сотни лучников и жандармов, у которых предусмотрительно было отобрано оружие, чтобы рыцарская встреча не превратилась во всеобщую свалку. Их сопровождали горожане и горожанки, а также торговцы вином и провизией, оружейники, конюхи, герольды, лекари, чтобы перевязывать раненых, и священники, чтобы исповедовать и причащать умирающих. Все они валом валили по тропе и рядом с ней — повсюду можно было видеть всадников и пеших, благородных и простолюдинов, мужчин и женщин, которые направлялись к месту встречи.

Путь оказался недлинным: едва они миновали несколько полей, как увидели кряжистый дуб, раскинувший безлистые корявые ветви над краем ровного зеленого луга. Ветви эти были буквально облеплены крестьянами, предвкушавшими редкое зрелище, а вокруг толпились менее удачливые зрители, галдевшие, как грачи на вечерней заре. При приближении англичан они разразились негодующими воплями, потому что Бамбро заслужил в этих краях всеобщую ненависть — собирая деньги для поддержки монфорцев, он накладывал контрибуцию на все приходы и жестоко расправлялся с теми, кто отказывался платить. Все, чему научили Бамбро пограничные войны с шотландцами, находило применение и в Бретани. Бойцы не снизошли до того, чтобы заметить насмешки черни, однако лучники свернули к дубу и кулаками принудили толпу к молчанию.