— Нет! — крикнул Ноллес, подняв забрало и следуя за ними. — Вы нарушили обычай! Вы сдались, когда мы могли бы убить вас, и, клянусь Пречистой, я назову вас всех трех бесчестными, если вы не вернетесь назад.

— Не говори так, Роберт Ноллес, — ответил Ив Шеруэль. — Ни разу еще бесчестие не коснулось моего имени. Но я счел бы себя faineant[27], если бы не вернулся сражаться бок о бок с моими товарищами, когда случай дал мне на то законное право.

— Клянусь святым Кадоком, он говорит правду! — прохрипел Бомануар, выходя вперед. — Тебе ли не знать, Роберт, что по закону войны и рыцарскому обычаю пленники обретают свободу, если тот, кому они сдались, падет на поле боя.

Ответить на это было нечего, и Ноллес совсем без сил вернулся к своим товарищам.

— Жаль, что мы их пощадили, — сказал он. — Один удар лишил нас нашего вождя, а им добавил троих.

— Коли еще кто-нибудь из них сложит оружие, приказываю убить его, — произнес в ответ Крокар, чей погнутый меч и забрызганные кровью доспехи доказывали, сколь яростно рубился он сам. — И не падайте духом, товарищи, из-за того, что мы потеряли своего вождя. Мало пользы принес ему мерлиновский стих. Клянусь тремя германскими императорами, я сумею научить вас кое-чему получше прорицаний старухи. Слушайте! Сомкнем плечи, а щиты будем держать так близко, чтобы никто не мог прорваться между ними. Тогда мы будем знать, что у нас сбоку, и сможем глядеть только перед собой. А если кто-нибудь ослабеет, товарищи справа и слева его поддержат. Теперь же все вместе вперед во имя Божье, ибо победа еще останется за нами, коли мы будем биться, как подобает мужчинам.

Англичане двинулись вперед сомкнутой шеренгой, а бретонцы побежали навстречу к ним в прежнем беспорядке. Самым быстрым оказался оруженосец Жоффруа Пуляр в шлеме в форме петушиной головы с высоким гребнем и длинным клювом с двумя дырочками для дыхания. Он наставил меч на Калверли, но Белфорд поднял палицу и нанес ему страшный удар слева. Пуляр зашатался, отпрянул в сторону и начал кружить, как человек, повредившийся в уме, а из его медного клюва падали капли крови. Он кружил и кружил под хохот и кукареканье толпы, пока не споткнулся и не упал ничком мертвый. Но сражающиеся ничего этого не видели, ибо отчаянный натиск бретонцев возобновлялся снова и снова, а английская шеренга упорно двигалась вперед.

Некоторое время казалось, что разделить ее невозможно, но щербатый Бомануар был не только рубакой, но и хорошим военачальником. Пока его истомленные, истекающие кровью, задыхающиеся товарищи наседали на шеренгу спереди, сам он, Рагенель, Тинтиньяк, Ален де Каране и Дюбуа обошли ее стороной и с яростью набросились на англичан сзади. Началась общая свалка, длившаяся до тех пор, пока герольды не заметили, что бойцы остановились, задыхаясь, не в силах нанести хотя бы один удар. Они тогда подъехали к ним и объявили еще одно перемирие.

Но за те несколько минут, пока на них нападали с обеих сторон, англичане понесли тяжелые потери. Под мечом Бомануара пал англо-бретонец д'Арден, хотя прежде успел нанести ему глубокую рану в плечо. Булава карлика Рагенеля и мечи его товарищей сразили сэра Томаса Уолтона, ирландца Ричарда, одного из оруженосцев и дюжего крестьянина Юлбите. Около двадцати бойцов с той и с другой стороны еще держались на ногах, но все были измучены до предела — задыхались, пошатывались, почти не в силах поднять оружие.

Странное это было зрелище: спотыкаясь, они брели на заплетающихся ногах, как пьяные, а если приподнимали руки, чешуйки под мышками и налокотники отливали красным, точно рыбьи жабры. Вот так, еле-еле шли они, дабы упрямо возобновить бесконечное свое состязание, а на зеленой траве оставались влажные омерзительные, следы.

Бомануар, ослабевший от потери крови, вдруг остановился и еле выговорил пересохшими губами:

— У меня темнеет в глазах, товарищи. Мне надо напиться.

— Испей собственной крови, Бомануар! — посоветовал Дюбуа, и все они засмеялись хриплым страшным смехом.

Но теперь, наученные горьким опытом, англичане по указанию Крокара сражались уже не прямой шеренгой, но настолько загнутой, что в конце концов она замкнулась в круг. Бретонцы, продолжая наступать и теснить ее со всех сторон, оказались теперь перед более опасным строем — плотным кольцом бойцов, обращенных лицом к врагу, ощетинившихся оружием, готовых отразить любое нападение. Англичане стояли неколебимо. Они могли подпирать друг друга спиной в ожидании, чтобы их враги совсем обессилели. Вновь и вновь упрямые бретонцы пытались разметать их. Вновь и вновь они отступали под градом ударов.

Бомануар, чья голова кружилась от утомления, поднял забрало и в отчаянии уставился на это страшное, несокрушимое кольцо. Он ясно видел неизбежный конец. Бретонцы теряли последние силы. И многие уже двигались с таким трудом, что пользы от них было не больше, чем от мертвецов. Скоро и остальные придут в такое же состояние. А тогда проклятые англичане опять развернутся шеренгой, набросятся на его беспомощных товарищей и уложат их! Но как он ни напрягал мысли, ему ничего не удавалось придумать, чтобы предотвратить такой исход. В отчаянии Бомануар поглядел по сторонам и увидел, что один из бретонцев, крадучись, пробирается к краю луга. И не поверил своим глазам, когда алый с серебром герб сказал ему, что с поля брани убегает его собственный испытанный оруженосец Гийом Монтобон!

— Гийом! Гийом! — закричал он. — Неужто ты меня покинешь?

Но забрало оруженосца было опущено, и он ничего не слышал. Бомануар увидел, что он удаляется настолько быстро, насколько способны были его нести спотыкающиеся ноги. С возгласом горького отчаяния бретонский вождь собрал вместе своих храбрецов, еще способных двигаться, и они дружно ринулись на английские копья. На этот раз в глубине своей доблестной души Бомануар твердо решился не отступать ни на шаг и либо пасть мертвым среди врагов, либо пробиться внутрь их круга. Его воинственный пыл передался остальным, и под градом ударов они ударили щитами о щиты англичан, стремясь проломить их строй.

Но тщетно! У Бомануара мутилось в голове. Еще минута — и он и его товарищи рухнут без чувств перед этим страшным железным кольцом. Как вдруг оно распалось перед его изумленными глазами! Его противники — Крокар, Ноллес, Калверли, Белфорд — распростерлись на земле, оружие было выбито из их рук, а они от утомления даже пальцем пошевелить не могли. У еще державшихся бретонцев только-только хватило сил упасть на них и, приставив острие кинжала к забралу, принудить их сдаться. Победители и побежденные лежали одной окровавленной кучей, охая и задыхаясь.

Простодушному Бомануару представилось, что в решительный миг все святые Бретани явились на помощь защитникам своего края, и, еле переводя дух, он возносил благодарственную молитву своему покровителю святому Кадоку. Однако зрителям была ясна вполне земная причина этой победы, и половина их бурно ликовала, тогда как вторая половина испускала негодующие вопли и проклятия — настолько разные чувства обуревали сторонников бретонцев и англичан.