не исчезнет, а станет кривым отражением того, что я вижу сейчас вокруг себя. Равнодушная необъятная пустыня. Раскаленная днем, ледяная ночью. Песок… Боже, как много песка.

— Долго еще? — вновь подаю голос, обращаясь к немногословному водителю, сосредоточенно управляющему бронированным кораблем.

— Почти на месте. Взгляните в окно, — мужчина обращает внимание на происходящее вокруг.

Подняв голову, я замечаю вдали высокое ограждение. Бетонные стены в сердце пустыни, военные джипы и вооруженные солдаты по периметру. Мое сердце сжимается в тревожном предчувствии, ладони становятся влажными. Мы едем прямо туда, к узкому проходу, перекрытому военными.

Спустя пару секунд, к нам приближается один из солдат. Водитель опускает стекло, протягивая проверяющему пропуск. Мужчины общаются без лишних слов, обмениваясь кивками. Я наблюдаю немое кино, где мне отведена главная роль.

Пейзаж, что я вижу, как только мы оказываемся за ограждением, действительно напоминает кадры из фильмов. Смесь «Безумного Макса», «Мумии» и «Индианы Джонс». Отдаленно, «марсианская» красота этой части пустыни выглядит как то самое место, где Коул сделал мне предложение.

Аризона. Плоская высокая гора, неподалеку от Хорсшу-Бенд. Озеро Пауэл, в котором отражались розовые блики закатного солнца… Я помню этот день, словно он был вчера.

Некоторые моменты нельзя вычеркнуть, удалить из памяти. Они остаются на сердце красивыми шрамами, от которых ты никогда в жизни не захочешь избавиться, забить тату. Снова и снова прокручиваешь бесценные моменты внутри, переносясь в важные мгновения жизни, где всего лишь одно столкновение взглядом с любимым стоило того, чтобы родиться и прожить эту жизнь.

Она, конечно, всегда того стоит, в любой момент времени. Но именно благодаря подобным моментам, ты осознаешь это. Я давно реализовалась, обрела свободу и даже нашла баланс между работой, отдыхом и развитием. Как выяснилось, это не принесло мне счастья.

Мое счастье — ни в деньгах, ни в успехе, ни в окружении.

«Счастье — это не место, детка. Счастье — это ты и то, что у тебя внутри».

Мое счастье — это видеть его лицо.

Чувствовать, прикасаться. Узнавать его каждый день, понимая, что за маской холодного программиста скрывается целая необъятная Вселенная. Моя Вселенная.

И его черты настолько сильно встроены в мою память, что спустя четыре года я помню их до мелочей. И не забуду, даже если мне сотрут память.

Воспоминания накрывают меня, как рыжие волны дюн, на которых мы качаемся в этом бесконечном красно-ржавом море песка. Самой удивительной вещью в песчаном царстве является то, что буквально через пару минут мы выезжаем на абсолютно ровную поверхность, затерянную прямо среди огромных красных валунов. Только что мне приходилось держаться за ручку и кресло, чтобы удержать свое тело в равновесии. Теперь — мы едем по идеально ровной песчаной дороге, которая больше напоминает гладкий каток, чем пустыню.

Поймав мой ошеломленный взгляд, водитель вдруг поясняет:

— Это закрытая зона, объект особой секретности, госпожа. Взрыв нефтяной платформы на озере «Амиран» произошел именно здесь. Когда-то это было очень красивое место. Миллионы лет назад его окружали еще несколько мелких пресноводных озер, но они испарились. Образовавшиеся на их месте солончаки постепенно затянулись песками, образуя пологую местность. Подобные островки — идеальное место для рабочих поселков, построенных для ликвидаций последствий аварии, — монотонным голосом вещает водитель, пока я нахожусь в неком шоке из-за того, что он вообще решил меня просветить в такие подробности. — Почти десять лет ушло на очистку местности. Люди, работающие здесь, сделали практически невозможное, и сейчас полным ходом идет строительство новой платформы.

Рабочие поселки? Коула похоронили в рабочем городке в двухстах километрах от Асада? Почему именно здесь?

Я тяжело вздыхаю, вглядываясь в ряды одинаковых каркасных домиков-вагончиков белого цвета. Вокруг нет ничего даже отдаленно напоминающего зелень или природу.

Выжженный до пепла ад, припорошенный песком — вот где я оказалась.

Наконец, водитель резко останавливается. Выходит, огибает авто, открывает мне дверь и помогает выйти.

— Вы на месте, госпожа. Я вынужден вас покинуть. Держите, пригодится, — он протягивает мне военные ботинки. — Позвоните эмиру, когда будете готовы ехать обратно, и за вами вышлют машину.

— Но… я, — заикаясь, собираюсь возмутиться, не в силах поверить, что он намеревается бросить меня здесь одну. — Постойте! Подождите, — пытаюсь остановить мужчину, но он делает вид, что не слышит меня, и скрывается внутри джипа. Через минуту от бронированного внедорожника остается лишь облако пыли, песка и едкий запах бензина.

— Какого черта, Амиран…

Сказать, что я растеряна, значит, ничего не сказать. У меня такое чувство, что меня привезли в пост-апокалипсический мир и бросили здесь помирать без воды, еды и помощи. Немного потоптавшись на месте, я решила идти на запах индийского карри, шум стройки и крики рабочих, и через пару кварталов одинаковых скромных домиков оказалась в эпицентре событий.

Здесь есть люди. Живые люди. Это место совсем не похоже на кладбище. Это — масштабная стройка, со свойственными ей элементами: огромное количество техники, суетящиеся рабочие, плотно циркулирующие по местности. Каждый занят своим делом — одни мужчины таскают огромные тележки с материалами, другие — обтачивают известняковые камни, замешивают цемент, роют котлованы под неизвестные будущие застройки. Все до единого одеты в одинаковую форму оливкового цвета. Некоторые мужчины ходят без верха, не страшась спалить кожу дотла на такой жаре, женщины, наличие которых меня напрягло и удивило, одеты в черные паранджи, прорези для глаз затянуты полупрозрачной сеточкой. Кто они и что здесь делают? Жены рабочих? Вероятно, да. Другого объяснения у меня нет.

Я натягиваю на голову ненавистный никаб — уж слишком сильно жжет кожу солнце, хоть и собирается клониться к закату.

— Простите, не подскажите, где здесь кладбище? — решаюсь наконец спросить, поймав за руку проходящую мимо девушку. Или женщину. Возраст определить невозможно из-за плотного свободного одеяния.

— Чего тебе? — недовольным тоном отзывается она. Ее измученный раздраженный голос кричит мне о том, что она ненавидит каждый день своей жизни. В целом, здесь все присутствующие напоминают каторжников, несмотря на то, что это явно не тюрьма в традиционном смысле этого слова. Я видела даже теннисный корт на территории, уличные тренажеры и симпатичную зону отдыха с натянутым экраном, и судя по взывающим аппетит вкусным запахам специй, кормят всех здесь отлично.

— Какое еще кладбище? Это стройка, не видишь, что ли? — черные глаза за тонкой сеткой смотрят на меня с неприязнью. Я чувствую себя глупо и неловко, не понимая, чем вызвана агрессия женщины в мою сторону. — Ненормальная, — смерив меня пренебрежительным взглядом, а особенно — мою абайю, инкрустированную драгоценной алмазной крошкой, она быстро ретируется, явно едва сдержав себя от того, чтобы не плюнуть