По лицу Джокасты проскользнуло изумление.

— Вот как? — она снова засмеялась. Но прикасаться ко мне на этот раз не стала.

* * *

Я стояла в нижнем холле, разглаживая на груди зеленый полосатый шелк. Репутация Федры в качестве портнихи полностью подтвердилась. Платье сидело на мне как влитое, и пышные воланы изумрудного атласа сияли на фоне бледной слоновой кости и травяной зелени.

Джокаста, гордившаяся собственными роскошными волосами, не носила париков, так что, на мое счастье, ей нечего было предложить мне в этом смысле. Федра попыталась в качестве компенсации напудрить мои собственные волосы рисовой пудрой, но я решительно воспротивилась ее посягательствам. Не в силах скрыть свое мнение о моем полном непонимании требований моды, Федра в конце концов удовлетворилась тем, что переплела мои локоны белой шелковой лентой и заколола их повыше на затылке.

Я и сама хорошенько не знаю, почему я воспротивилась попытке Федры приукрасить меня кое-какими драгоценностями; возможно, мне просто надоела вся эта суета. А может быть, у меня были и более глубокие причины для возражений, может быть, мне не захотелось быть некой вещью, которой другие должны восхищаться, потому что так зачем-то был нужно Джокасте. Как бы то ни было, я отказалась наотрез, не стала надевать других украшений, кроме моего обручального кольца и маленьких жемчужных серег, добавив к этому бархатную зеленую ленту на шею.

На площадку лестницы надо мной вышел Юлисес — необычайно внушительный в своей ливрее. Я колыхнула юбкам и он повернул голову, заметив движение.

Глаза дворецкого расширились, когда он увидел меня, — и в них вспыхнуло самое искреннее восхищение, и я в ответ чуть кокетливо улыбнулась, — как улыбается любая женщина, вызывающая восторг, и повернулась вокруг. А в следующую секунду услышала, как дворецкий судорожно, испуганно вздохнул, — и вскинула голову, не понимая, что случилось. Глаза Юлисеса были так же расширены, но теперь уже от страха, и он так крепко сжал перила лестницы, что костяшки его пальцев посветлели.

— Простите, мэм, — придушенно пробормотал он и бросился вниз по лестнице, мимо меня, низко наклонив голову; кухонная дверь чуть не слетела с петель, когда он прорвался сквозь нее.

— Какого черта… — начала было я, но тут вдруг вспомнила, где — и в каком времени — мы находимся.

Юлисес, слишком долго находясь в доме без мужчины, рядом со слепой хозяйкой, Юлисес утратил осторожность. Он на мгновение забыл то основное правило, которое служит защитой раба, его единственной настоящей защитой: его лицо всегда должно быть пустым и невыразительным, он должен скрывать свои мысли.

Нечего было и удивляться тому, что он перепугался до полусмерти, когда понял, что сделал. Если бы на моем месте оказалась какая-нибудь другая женщина, и если бы она перехватила этот его восторженный взгляд… мои руки внезапно похолодели и стали влажными, и я нервно сглотнула, вспомнив запах крови и терпентина, застрявшие в моем горле…

Но в холле была я, напомнила я себе, а не кто-то другой, и никто ничего не видел. Дворецкий мог испугаться, но ему ничто не грозило. Я буду себя вести так, как будто ничего не случилось… ничего плохого… и тогда… ну, тогда все обойдется. Звуки шагов на галерее нарушили мои мысли. Я посмотрела наверх — и задохнулась, и все напрочь вылетело из моей головы.

Шотландец с гор, когда он надевает свой национальный костюм, выглядит потрясающе… любой горец, вне зависимости от того, сколько ему лет, красив ли он лицом или уродлив. Высокий, подтянутый и не слишком некрасивый горец в расцвете сил — это вообще нечто захватывающее.

Джейми не надевал килт со времен Калодена, однако его тело не забыло, как настоящий мужчина носит юбку.

— Ох! — сказала я.

Он увидел меня, и его белые зубы сверкнули в улыбке, когда он расшаркивался передо мной, — и серебряные пряжки на его башмаках мягко вспыхнули. Выпрямившись, он стремительно повернулся на каблуках, заставив плед взлететь в воздух, а потом начал медленно спускаться вниз, не сводя глаз с моего лица.

На мгновение я вдруг увидела его таким, каким он был в то утро, когда я выходила за него замуж. Клетки его тартана были тогда почти такими же, как сейчас: черное на малиновом фоне. Плед удерживался на плечах Джейми благодаря серебряной броши, и спадал до середины стройных икр, обтянутых чулками.

Но рубашка на нем была теперь более тонкая и дорогая, и куртка куда лучше; рукоятка кинжала, висевшего у талии, была украшена золотыми ободками. Duine uasal, вот как он сейчас выглядел, — достойный человек.

Однако дерзкое лицо над кружевами оставалось прежним, разве что стало немного старше, а заодно мудрее, — хотя наклон великолепной головы и изгиб широкого твердого рта, и разрез чуть раскосых глаз, смотревших сейчас в мои глаза, уж точно ничуть не изменились. Это был человек, который всегда осознавал свое достоинство.

— К вашим услугам, мадам, — сказал он. И тут же расхохотался, перепрыгнув несколько оставшихся ступенек и очутившись рядом со мной.

— Ты выглядишь великолепно! — сообщила я, с трудом проглатывая комок, застрявший где-то в глубине моего горла.

— Ну, в общем неплохо, я думаю, — согласился он, и не думая изображать фальшивую скромность. Он тщательно расправил плед на плече. — Конечно, это в основном из-за пледа, — в нем нетрудно выглядеть хорошо.

— Чей это, Гектора Камерона? — спросила я, глупо стесняясь прикоснуться к столь нарядному и фантастическому мужчине, и вместо того потрогала пальцем рукоятку кинжала; она заканчивалась маленькой золотой шишечкой, слегка напоминавшей летящую птицу.

Джейми глубоко вздохнул.

— Теперь он мой. Мне его принес Юлисес — с наилучшими пожеланиями от моей тетушки.

Я уловила странный полутон в голосе Джейми и посмотрела ему в лицо. Несмотря на то, что он явно испытывал немалое удовольствие, снова надев килт, его что-то тревожило. Я осторожно коснулась его руки.

— Что случилось?

Он мельком улыбнулся мне, но его брови озабоченно сдвинулись.

— Не могу сказать, чтобы что-то действительно случилось. Просто…

Шаги, раздавшиеся наверху лестницы, заставили его замолчать, и он быстро обнял меня и отвел чуть в сторону, чтобы я не оказалась на дороге у спешившего вниз раба, нагруженного целой горой скатертей и салфеток. Дом был наполнен шумом последних приготовлений; до меня доносились звуки колес, шуршавших по гравию с задней стороны дома, в воздухе плыли аппетитные запахи, из кухни и обратно галопом носились негры, таская большие блюда и прочие необходимые предметы.

— Мы не можем говорить здесь, — тихо произнес Джейми. — Сасснек, ты действительно готова к этому обеду? Если я вдруг подам тебе вот такой знак… — он подергал себя за мочку уха, — ты сможешь как-то отвлечь на себя общее внимание, сразу? Я не знаю, что ты там сделаешь… ну, прольешь вино, упадешь в обморок, воткнешь вилку в соседа по столу… — Он усмехнулся, и у меня просто сердце упало от этой усмешки; зато я поняла, что предмет его тревоги — вовсе не вопрос жизни и смерти.