имеет все возможности проверить свои способности стрелка, а собака — в полной мере проявить рабочие качества, четко продемонстрировать все то, чему она научилась во время натаски и предыдущих охот.

Распространенный почти на всей бывшей территории СССР бекас — подвижная, достаточно сильная и быстрая птица. Стремительный взлет, верткий зигзагообразный полет, осторожность и строгость — все это делает его трудной, а потому и особенно желанной добычей. Держится он в топких пойменных болотах, на сырых выгонах, на заболоченных берегах озер, в торфяных болотах с кочкарником, на влажных, болотистых, заросших осокой лугах. В августе он осторожен, плохо выдерживает стойку собаки, часто подымается за пределами ее чутья, в сентябре — спокойнее, менее подвижен, перемещается недалеко. Пролетный — группируется в большие стаи и останавливается сплошь и рядом в местах, где трудно даже предположить, — вплоть до моховых болот в сосновых лесах. На юг птицы откочевывают довольно поздно, поэтому на охоте с легавой в конце сентября бекас — основная дичь.

Похож на бекаса дупель, и даже опытный охотник не всегда на расстоянии различит этих птиц. Дупель крупнее, несколько иначе окрашен, гнездится почти повсюду в нашей стране, за исключением южных и степных районов. Основное различие этих птиц — в их поведении. Это спокойная и достаточно смирная птица, хорошо держащая стойку собаки. Легавые по дупелю работают красиво, отчетливо, демонстрируя верховое причуивание, дальнюю потяжку, твердую стойку, уверенную подводку, благодаря этому дупель — лучшая птица для полевых испытаний легавых. В августе встречается на обширных лугах, покрытых белоусом, в невражных болотах с кочкарником, на выгонах, в слабо заболоченных низинках у берегов рек и озер. Пролетный останавливается в сентябре на сухих выгонах, жнивье, клеверищах. Он улетает на юг раньше бекаса, и поэтому срок охоты на него невелик. Стрельба дупеля нетрудна, а удовольствие, получаемое охотником от четкой работы легавой, делают его любимым объектом охоты.

Гораздо меньшей популярностью у охотников по перу пользуется коростель. Основная причина этого — его хитрость, склонность убегать из-под стойки собаки, вынуждающая даже хорошо подготовленную легавую утыкаться носом в землю и «выковыривать» птицу. Однако в сентябре он меняет привычку, из-под стойки поднимается сразу, летит медленно и недалеко и становится легкодоступной добычей. К сожалению, в последнее время количество коростели в наших угодьях заметно сократилось.

Завершается осенняя охота на болотную дичь охотой на гаршнепа. Этот мелкий кулик откочевывает на юг последним, и даже в конце октября его можно встретить в местах, где ранее встречались бекасы. В ветреную погоду он затаивается, сидит крепко и дает мало запаха. Легавые работают по нему накоротке: поднятый гаршнеп летит медленно и прямолинейно.

(Бедель В. — «Охота», 1977, № 10)

Ату! Русак!

…Через полчаса охота в полном составе тронулась с места. Сопутствуемые ватагой мальчишек, мы выехали за околицу. Граф приказал ловчему идти в Глебково, но если не будет дождя, остановиться в завалах, где надеялись найти лисиц; ловчий со стаей и охотниками принял налево и пошел торной проселочной дорогой; мы же, по следам Еремы, разравнивались и поехали прямо полем. Кроме Карая и Азарного, с нами не было собак. Впереди всех, держа по-прежнему шапку под мышкой, широко шагал наш необыкновенный вожак: он, казалось, продвигался вперед очень медленно. Вскоре начались зеленя, и посредине их возвышался небольшой, засеянный рожью курган; налево это озимое поле отделялось от овсянища широким рубежом, и тот же самый рубеж загибал под прямым углом и тянулся направо по легкому скату в болотную ложбину, поросшую кустарником и молодыми березками, где и заканчивались озими.

Поднявшись на темя теперь почти незаметно для нас возвышения, казавшегося издали плоским курганом, пастух остановился и показал прямо на низину поля, где, саженях в сорока от нас, был круглый мшарник, или лучше сказать, не засеянный рожью мочевинник, каких бывает множество в озимых полях. Желтая сухая трава ярко отделялась от окаймлявших ее густых зеленей.

— Ну как, сударики, прикажете? Куда гнать будем? — спросил Ерема Бацова и Стерлядкина.

— Да он здесь? — спросили оба разом.

— Тутотка, вон, влеве, к самой головке.

— А куда передом? Ты видел?

— Да так вот, в угол, к рубежам.

— Не хлопочите, господа! — сказал граф. — Если это русак и материк, так я вас уверяю, что он потянет рубежом; другого ходу у него быть не может, и как вы ни отъезжайте, а на жниво вам его не сбить, скорей же заловят на зеленях, если осилят.

— Как же поднимать? — спросил Бацов.

— Просто спуститесь на вашу грань — и катай из-под арапника. Сомворьте собак.

— Кому ж показывать?

— Да вот мой хоть стремянный. Ларка, — продолжал Атукаев своему стремянному, — насади собак и доскакивай! А ты, Лука Лукич, отдай свой арапник Ереме: он поднимет русака. Да не путай же своры, экая горячка! Смотри, точно на эшафот его ведут! Ну, брат, вижу, ты огневый!..

И точно, отдавши арапник пастуху, Бацов принялся сосворивать собак; я заметил, как, пропуская свору узлом внутрь, дрожащие руки едва попадали в кольца.

— Что он делает? — крикнул граф. — Смотри, Лука, как ты сосворил? Ты захлестнешь кобелей на мертвую петлю или сам полетишь с седла!

— Ах, да не торопите… вижу!.. — приговаривал Бацов, суетливо вымахивая свору назад.

Наконец, уладивши дело, он очнулся в седле.

— Що ж, аль пугнуть? — спросил Ерема, бросая палку и шапку.

— Погоди, вот барин станет на место, — сказал граф.

Бацов спустился саженей на десять по скату.

— Довольно! — прикинул ему Стерлядкин. — Тут и двадцати саженей не будет.

— Ступай теперь, хлопай у края, — сказал граф. — Да не кричи, как вскочит!

Пастух, с кнутом в руке, отправился во мшарник.

Стремянный подобрал поводья и стал саженях в десяти ниже Бацова.

Минута тревожного ожидания настала для всех. Мне очень хотелось взглянуть в лицо Бацову, но он стоял к нам спиною и глядел вперед. Все молчали; один только Трутнев шептал что-то Бакенбардам. Мне почему-то казалось, что Ерема и век не доползет до мшарника… но вот он очутился на краю, между кочками, посмотрел на нас и хлопнул; со вторым хлопком заяц поднялся с логова; он был почти голубой, потому что выцвел и, несмотря на раннюю осень, начал затирать пазонки. Пошел он не во весь бег, а перетраивал, поднимал уши, вслушивался и, приняв круто налево, держал прямо к рубежу.

— Вот так детина! — промолвил граф, любуясь выступкой русака. — С таким чертом едва ли они сладят! Этот даст себя знать!

С первым прыжком русака стремянный пустился рысью и, указывая на него арапником, приговаривал: «О-то-то-то!..» до тех пор, пока не увидел перед собою собак, после