— Ай-ай, оцень нехорошо, — сказал Буртай. — Пойдем, девоцка, отведу…

Взял Вету за руку и, не обращая внимания на парней, повлек через проклятый пустырь.

Она шла за ним, как во сне.

От Буртая пахло сухими летними травами.

Вот — уже улица, магазин.

Вновь повернулось к ней глуповатое улыбчивое лицо.

Глаза — совсем щелочки.

А голос — добрый, радостный, тоненький, как у ребенка:

— Иди домой, девоцка, ницего не бойся…

Буртай был мансор. Кто такие мансоры, в поселке никто не знал, а если честно, то никто особо и не интересовался. Ну, вроде местный народ. Ну, вроде живут здесь спокон веков. Ну, промышляют в тундре, волосы, как индейцы, заплетают в косички. Возможно, индейцы и есть. Звали их просто — манса. Эй, манса, водки налить? — Налей, конецна, налей, нацальник… Мнение о них было такое: мансор — тот же русский, только пьет вдвое сильней. Обычно они что-нибудь сторожили. Сидит такой чудик, в полушубке, несмотря на жару, иногда в малахае, курит весь день, считается, что — вахтер. Буртай был другой. Ему принадлежал магазинчик, куда Вета, собственно, и бегала через день. Продавалось там решительно все: от водки «Золотой лотос» до обуви и гвоздей, от пшенной крупы до мыла и брезентовых рукавиц. Причем Буртай, как вдруг выяснилось, был совсем другой. Вета всю ночь дрожала, не понимая, как дальше жить: ведь эти дебилы, эти чучела неумытые ей не простят. Однако когда на другое утро она появилась в школе, то оказалось, что из всей четверки в класс пришел только Кондёр. Да и тот ее как бы не замечал. Через пару дней, правда, подтянулись и остальные, но вели себя так же — как будто Веты здесь нет. Ситуацию несколько прояснила Лидка, которая, млея от ужаса, рассказала, что Буртая им посоветовали не трогать. Буртай, оказывается, не один, там целая сеть. Зердюкова, майора, помнишь, это закопали они.

— А у тебя с ним какие дела?

— Никаких, — честно ответила Вета.

Лидка ей, разумеется, не поверила.

Ну и пусть.

Как-то это все быстро сошло.

Грянули другие события, внезапно преобразившие жизнь.

В класс пришел новый учитель.

Учителя у них менялись с калейдоскопической быстротой. Только-только успеешь запомнить, как выглядит, как зовут — его уже нет. То ли срок поселения завершился, то ли нарушил что-то и получил закрытый режим. В памяти оставалось лишь невнятное зрительное пятно. Этот же, новый, по истории и литературе, поразил весь класс тем, что сразу же предупредил: ни двоек, ни даже троек он никому ставить не будет. Если кто-то не знает вообще ничего, получит четверку, если знает хоть что-то, получит пять.

— Не вижу смысла впихивать в вас насильно то, что вам, быть может, совсем ни к чему…

Это его высказывание мгновенно проверили. Первый же выдернутый к доске — им, кстати, оказался Кондёр, — хмуро прослушав вопрос, ответил, что ничего не знает.

— Вообще ничего?

— Вообще.

— Ладно, четыре, садись, — спокойно ответил учитель.

И действительно вывел в классном журнале четверку.

Кондёр потом до конца урока сидел с глупой ухмылкой. Однако Вете почему-то казалось, что он не так уж и рад. Легкость, с которой он победил, обесценивала победу.

И еще учитель поразил класс тем, что перевернул с ног на голову все их смутные представления об истории. История — это будущее, ставшее прошлым, заметил он. Чтобы предвидеть будущее, надо знать закономерности прошлого. Однако можем ли мы знать прошлое точно так же, как законы математики, физики или геометрии? Вот вам простой пример. Жанна д’Арк, о которой, я надеюсь, слышал даже наш юный друг (взгляд в сторону Кондёра, тот натянуто ухмыляется), как известно, была сожжена на костре в Руане в 1431 году. Это так? Скорее всего, это именно так. Но существуют реальные, подчеркиваю — реальные, исторические документы, которые свидетельствуют, что Жанна д’Арк все же спаслась, вполне благополучно прожила еще двадцать лет, вышла замуж, имела детей, во Франции до сих пор есть люди, считающие себя ее потомками. Еще раз подчеркиваю: это согласно реальным историческим документам. Оспаривать их подлинность весьма тяжело. Как будто были две разные истории, существовавшие одновременно, но утвердилась в итоге, по каким-то неизвестным причинам, только одна.

Или вот более близкий для нас пример. Известно, скажем, что Древняя Русь в свое время остановила монголов. Конечно, она попала под иго на триста лет, но монголы в сражениях с Русью понесли такие большие потери, что продвинуться дальше, в Европу, уже не смогли. Таким образом Европа была спасена. Это так? Скорее всего, это так. Однако поляки, например, полагают, что монголов остановили не русские, а они — в результате битве при Легнице в 1241 году. Конечно, польские войска были в этой битве разгромлены, но монголы понесли такие потери, что продвинуться дальше, в Европу, опять-таки не смогли. А в свою очередь, венгры уверены, что монголов остановили именно венгры. Конечно, войска Бэлы Четвертого, венгерского короля, были разбиты, монголы взяли и разграбили столицу Венгрии — Пешт, но понесли при этом такие потери, что продвинуться дальше у них уже не было сил. И, между прочим, то же самое утверждают чехи. Правда, битва, в которой они остановили монголов, большинством современных исследователей признана фальсификацией: это позднейшая, задним числом, вставка в Краледворскую рукопись, но обратитесь к любому чеху — и получите однозначный ответ.

Так кто, в конце концов, спас Европу?

Что есть истина? — как спросил когда-то Понтий Пилат.

Кстати, ряд серьезных историков вполне обоснованно полагает, что монголов в предполье Европы не останавливал вообще никто. Как раз в это время начались политические раздоры в коренной Центральной Орде, и монголы повернули войска, чтобы принять в них участие.

Вот так примерно он говорил. И это было настолько ново, настолько интересно и необычно, что Вета, как и большинство в их классе, была просто ошеломлена. Раньше она считала, что история — это набор скучных фактов: что, где, когда, по каким причинам, зачем? Все это следовало вызубрить, а потом сразу забыть. Все это умерло, не оживет более никогда.

И вдруг выяснилось, что история — это нечто совершенно иное. История — это про нас, про них, про нее, про то, как мы стали такими. Уроки превращались в развернутые хаотические дискуссии: высказывались даже те, кто прежде двух слов связать у доски не мог. А теперь, пожалуйста — тянет руку даже Кондёр. Да что там Кондёр — Бамбилла и тот, однажды, страшно запинаясь и мекая, изложил свою точку зрения: дескать, русские — это самый древний народ, от которого произошли все остальные народы.

— Какие остальные?

— Ну, там — китайцы, арабы, американцы…

Учитель ответил, что да, действительно, такая точка зрения сейчас очень распространена. Это естественно: формирование нации всегда влечет за собой повышенную этничность. Сам собой возникает миф об «избранности народа», о том, что «мы» лучше, древнее, духовнее всех остальных. Доходит до очевидных нелепостей: древнеегипетские пирамиды, оказывается, возведены русскими мастерами, Стоунхендж, загадочное святилище в Англии, — тоже дело их рук, название Ватикан произошло от древнерусского слова батя… И, между прочим, немцы перед Первой мировой войной также считали себя избранниками духовности. Вот англичане, французы, голландцы — это мелочность, расчетливость, прагматизм. Они только и могут, что торговать. А у нас, немцев, выдающаяся культура: великая музыка, великая литература, великая философия… А вы знаете, например, что самоназвание «русские» возникло вообще неизвестно как? Считается, что от речки Рось, но ведь это не так. Вот если бы в бассейне этой реки существовало бы славянское племя россов, если бы оно было сильным, могущественным и подчинило бы себе другие славянские племена, тогда бы, конечно, оно могло распространить свой этноним на них. Но ведь не было, не было славянского племени россов! Некому было дать свое имя общности восточнославянских племен!.. И примерно так же обстоит дело с варягами, которые, как считается некоторыми историками, имели самоназвание «русь». Не было варяжского племени «русь». Вот загадка, которую еще предстоит решить…