Синяки почти сошли, стали отвратительного желто-фиолетового цвета, ушибы зажили, а кошмары перестали мучить. Но легче не становилось.

Я так себя истязала, что едва не потеряла сознание. В самом прямом смысле этого слова. Просидев на диване в гостиной, резко встала и тут же плюхнулась назад. Перед глазами все закружилось, полетели черные мушки, и я едва не отключилась.

— Вика? — Ольга Ивановна тут же оказалась рядом. — Что с тобой?

— Голова закружилась, — все еще боясь открыть глаза, ответила ей.

— Сейчас принесу воды, — произнесла женщина, убегая.

Я откинулась на спинку дивана, пытаясь успокоиться и прийти в себя. Горькая слюна подкатила к горлу, напомнив, что я почти ничего не ела.

Снова шаги — осторожные, нерешительные, шорох одежды, и в следующее мгновение я ощутила, как к моим губам прикоснулось прохладное стекло.

— Спасибо, — все так же, не открывая глаз, ответила я, взяла стакан и сделала пару глотков. Слабо звякнул лед. — Сейчас посижу чуть-чуть, и пройдет.

— Тебе надо быть осторожнее.

Рука дрогнула, и я едва не уронила стакан на пол, но вовремя успела подхватить другой рукой.

Выпрямилась, все еще боясь посмотреть. Вдруг у меня начались галлюцинации? Очень материальные галлюцинации, сидящие в кресле напротив, пропахшие морозом и снегом, с синеватой щетиной на подбородке и застарелой ссадиной на скуле. В потертых джинсах и коричневой куртке с мягким мехом, в вырезе которого я могла рассмотреть черный пуловер.

— Ты здесь, — едва слышно произнесла я, впиваясь взглядом в родного и такого любимого мужчину.

— Здравствуй.

Ярко-зеленые глаза безумным огнем горели на исхудавшем лице.

— Ты не позвонил. Мы бы хоть как-то подготовились.

Слова застряли в горле. Все казалось глупым и неважным, и эта неправильность выбивала из колеи. По-другому я представляла нашу встречу. Может, и чувства я тоже выдумала?

— Меня освободили всего пару часов назад, и я сразу к вам.

— Ясно.

— Я видел твое интервью.

— Не понравилось? — спросила у него.

Дрожащими руками поставила стакан на столик и обхватила плечи.

— Понравилось.

— Мог бы сообщить об этом. Я ведь не получила от тебя за это время ни строчки, ни весточки.

— Ты не поверишь, я боялся.

— Чего?

— Я видел твое лицо, глаза… тогда… Ты боялась меня, была в ужасе.

— В шоке, — поправила его, понимая, что Ник прав. Мне тогда было очень страшно.

— Я хищник, Вика.

— Это я заметила.

Он отодвинул в сторону воротник кофты, показывая новое клеймо на шее — ярко-алое, как сама кровь.

— Был им. Сейчас — до вынесения решения — зверь под замком. Теперь ему так просто не вырваться.

— Но они отпустили тебя.

— Подписка о невыезде, огромный залог. Ты подняла знатную бучу.

— Я старалась.

Мы снова молчали, пристально глядя друг другу в глаза.

— Прости, что не защитил тебя.

— Ты меня спас.

— И чуть не потерял. Я разговаривал с твоей матерью.

Я напряглась. Даже представить было страшно, что она ему успела наговорить.

— Она рассказала о твоем желании.

— О каком? — не поняла я.

— Начать все заново, без родственников, наследства, дядей, игр и притворств. Просто ты и я.

— Разве это возможно? Вот так взять и забыть.

— Мы можем попробовать. Правда, долго наш дуэт не просуществует, — хмыкнул он.

— В каком смысле?

— Ты забыла о нем, — и указал взглядом на мой живот.

Я сглотнула и отвернулась.

— Ты не знаешь, — глухо ответила ему, мне снова стало холодно. — Его нет. Те побои не прошли даром.

Тишина и осторожное:

— Вик? Ты шутишь?

Если бы…

— Не знаю, кто и что тебе сказал, но я чувствую его, и отец тоже. Прямо сейчас.

— Что? — Я повернулась к нему всем телом, сжимая подушку дивана. — Что ты сказал?

— И твое сегодняшнее головокружение говорит о том же.

— Но анализы…

— Могли ошибиться. Срок ведь был совсем небольшим.

— Господи, — прошептала я и прикрыла рот рукой, боясь поверить в то, что это не сон.

— Вик, ты думала… Я не знал. Даже не подозревал.

Я не дала ему договорить, бросилась вперед, приземлилась на колени и крепко обняла. Так сильно, как мечтала. И даже крепче.

К черту страхи и тревоги. Я подумаю об этом позже. Или никогда. Хватит с меня забот и проблем.

Сейчас я была просто счастлива и собиралась упиваться этим счастьем как можно дольше.

Глупо утверждать, что у нас с Ником все сразу стало хорошо и идеально. Неправда. Фактически мы были парой всего несколько недель. Очень насыщенных и ярких недель, которые вместили в себя гораздо больше, чем обычно выпадает влюбленным. А если учесть, что большую часть времени мы играли в любовь (по крайней мере, игра была с моей стороны), то все еще сложнее.

Несмотря на интервью, в котором я признавалась всему миру в своих чувствах, повторить это, глядя в золотисто-зеленые глаза Ника, оказалось очень сложно и почти невозможно. Мы будто вернулись назад. Недосказанность, тревога и смущение. Теперь еще и ребенок, тот самый, которого я уже похоронила и оплакала. Он был жив. Тест, купленный Ником по пути в наше новое жилище, и две яркие полоски на нем говорили о том, что это правда. Ребенку быть, и с этим тоже требовалось примириться.

Радовалась ли я этому обстоятельству? Очень.

Но что делать дальше, не знала.

Нам с Ником надо было привыкнуть друг к другу и научиться жить вместе. Вдали от всех. Наконец-то. Нет, мы не отгородились от всего мира, не прервали все контакты с семьями, а лишь уменьшили и свели до необходимого минимума.

Согласно постановлению суда, который выпустил Ника под залог, ему полагалось жить с блокирующей печатью на шее в небольшом домике на границе с резервацией. Домик принадлежал Нику, и, самое главное, там не было никого, кроме нас.

Тем же вечером, нисколько не сомневаясь в своем решении, я переехала к нему.

Не все было гладко и легко. Мы ссорились, мирились, ругались и прощупывали почву, пытаясь понять и узнать друг друга. Каюсь, чаще всего инициатором конфликтов становилась я. То ли гормоны брали свое, то ли мне еще было страшно, что это сон и, проснувшись, я окажусь совсем одна, без Ника и ребенка. Хищник все терпеливо сносил, но однажды взорвался и он.