Ал-Малик ал-Адил дал на это следующий ответ: «Он может прислать свой дар при условии, что примет равноценный дар от нас». Посланец согласился на это условие и добавил: «Нашим даром могут стать заморские соколы, но сейчас они слабые, и было бы замечательно, если бы вы прислали нам несколько птиц, диких и домашних; мы скормили бы их нашим соколам, и они бы ожили, тогда мы могли бы доставить их вам».

Ал-Малик ал-Адил, прекрасно знавший, как следует разговаривать с ними, ответил в шутливом тоне: «Полагаю, королю самому необходимы куры и дичь, и это — уловка, с помощью которой он желает их получить». Разговор продолжался в течение некоторого времени, и наконец посланец спросил: «Что вы хотите получить из наших рук? Имеете ли вы что-нибудь сказать? Скажите, чтобы мы знали, чего вы хотите». Ал-Малик ответил так: «Не мы обратились к вам, но вы пришли к нам; если у вас есть что сказать, то говорите и излагайте нам вашу точку зрения; мы готовы вас выслушать». На этом беседа завершилась, и следующее известие поступило лишь в 6-й день месяца жумада II, когда к султану прибыл посол английского короля и привез с собой мусульманина-египтянина, который долгое время провел в плену. Султан, которому этот человек был передан в качестве подарка, принял его с великой лаской и множеством знаков благоволения. Посол получил почетные одежды и вернулся к своему господину. Цель этих частых визитов посла состояла в том, чтобы убедиться в наших настроениях и узнать, намерены мы сопротивляться или пойти на уступки; мы, со своей стороны, принимали послания врага по той же причине.

Враг продолжал попытки взять город штурмом и постоянно обстреливал городские укрепления из баллист до тех пор, пока каменная кладка стен не была разрушена. Население города было измучено усталостью и длительным пребыванием начеку, ибо людей было очень мало, и зачастую они лишь ценой огромных усилий выстаивали против многочисленного противника и в условиях постоянной бомбардировки. Многие по нескольку ночей подряд не имели возможности сомкнуть глаз, не отдыхая ни днем ни ночью, а осаждающие, взявшие их в кольцо, были в великом множестве и могли сменять друг друга в наступлении на город. Уменьшившийся гарнизон был вынужден разделиться на отряды, чтобы защищать стены и рвы, следить за баллистами и кораблями и галерами. Когда врагу стало известно о том печальном положении дел, о том, до какой степени пострадали городские укрепления, то он начал штурмовать город со всех сторон; отряды противника сменяли друг друга, не допуская перерывов в боевых действиях, и в бой шли свежие силы, тогда как уставшие получали передышку. В 7-й день месяца они возобновили атаку с великой яростью, обрушив на стены города все свои силы, пешие и конные. В качестве меры предосторожности они выставили людей на стенах, защищавших их траншеи, и держали там войска и днем, и ночью.

Как только султан узнал о том, что затевается (о положении дел он узнал и из донесения очевидца, и по бою барабана, каковой был условным сигналом, известным гарнизону и ему), он сел на коня и повел свое войско на врага. В тот день произошел лютый бой между двумя армиями; султан, не ведающий покоя, как мать, оплакивающая утрату ребенка, появлялся то здесь, то там, переезжая от одного отряда к другому и вдохновляя своих воинов сражаться за Аллаха. Мне говорили, что в тот день ал-Малик ал-Адил дважды лично атаковал неприятеля. Султан, в глазах которого стояли слезы, перемещался от одного отряда к другому, восклицая: «Вперед, за Ислам!» Чем больше он смотрел в сторону города и видел, каким испытаниям подвергаются горожане, каковы их ужасные страдания, тем чаще он атаковал врага с удвоенной силой и призывал своих воинов сражаться. В тот день он совершенно ничего не ел и выпил лишь несколько чашек (некоего) питья, которое прописал ему его врач. Я не участвовал в том сражении, так как приступ болезни удержал меня в моем шатре на ал-Айадийи, но с этого места я наблюдал за происходящим.

Ночью, после завершающей ночной (ал-иша) молитвы, султан вернулся в лагерь. Он был ужасно усталым и пребывал в печальном и раздраженном состоянии. Он уснул, но сон его не был спокойным. На заре он приказал бить в барабан. По этому сигналу войска стеклись со всех сторон и разбились на эскадроны, готовые возобновить вчерашнее сражение. В тот самый день мы получили из города письмо, в котором говорилось следующее: «Мы доведены до такой крайности, что у нас нет иного выхода, как сдать город. Если завтра, в 8-й день, вы ничего не сделаете для нашего спасения, мы предложим капитуляцию и не будем выдвигать никаких условий, кроме сохранения нам жизни». Это было самое грустное известие, какое только могли получить мусульмане. Этот удар поразил их в самое сердце, ибо под Акрой были собраны все войска Побережья, Иерусалима, Дамаска, Алеппо, Египта и других мусульманских стран. Более того, город удерживали самые известные в армии эмиры, храбрейшие защитники Ислама, такие как Сейф ад-Дин Али ал-Маштуб и Баха ад-Дин Каракуш, командовавшие цитаделью с самого начала осады. Султан, пораженный ударом, подобного которому ему никогда прежде не доводилось получать, страдал так ужасно, что мы боялись за его жизнь. Тем не менее он безостановочно молился Аллаху, умоляя Его о помощи и выказывая удивительное спокойствие и смирение, сочетаемые с решимостью продолжать священную войну против захватчиков, а ведь Аллах не пренебрегает воздаянием добродеющих (Коран, 9:121).

Полагая, что было бы лучше всего атаковать вражеский лагерь и ворваться в него, султан приказал всем своим войскам взяться за оружие; его воины вскочили на коней, конница сплотилась с пехотой; однако в тот день наш план не удался. Воистину, враги стояли сплошной стеной под прикрытием укреплений, они защищали себя оружием, арбалетами и стрелами. Некоторые (из наших воинов) перебрались через траншеи, но противник яростно сопротивлялся, и они не смогли выбить его с занимаемых им позиций.

Один из мусульман, преодолевших траншеи, сообщил, что видел некоего человека, франка огромного роста, который в одиночестве стоял на вершине укрепления, и при этом собственными силами удерживал мусульман на большом расстоянии; его товарищи, слева и справа от него, передавали ему камни, которые он обрушивал на наших воинов, когда те приближались к укреплению. «В этого человека, — говорил очевидец, — попало более пятидесяти стрел и камней, но ничто не отвлекло его внимания от его действий. Он продолжал сражаться и отгонять наступающих до тех пор, пока не сгорел заживо от бутыли с нефтью, брошенной в него нашими пиротехниками». Один очень мудрый старик из числа наемников был среди тех, кто в тот день пытался преодолеть вражеские траншеи. «За их укреплением, — говорил он мне, — находилась женщина, закутанная в зеленую накидку, которая стреляла из деревянного лука, ранив своими стрелами нескольких наших воинов. Наконец она была сметена нашими превосходящими силами; мы сразили ее и принесли султану лук, из которого она стреляла, и султан был сильно поражен». Битва свирепствовала в течение всего дня и завершилась лишь с наступлением ночи. Яростные атаки, которым враг подвергал город, и великая численность войск, наступавших со всех сторон и постоянно сменяемых товарищами по оружию, до такой степени подорвали силы гарнизона, несшего потери и в пешей силе, и в коннице, что мужество почти оставило осажденных. Перед ними стояла тень неминуемой смерти: они чувствовали, что не смогут долго сопротивляться, когда враги уже укрепились в их рвах и заняли внешнюю стену. Они подвели под нее подкоп и наполнили его горючим материалом, который затем подожгли и тем самым уничтожили куртину внешней стены. После этого враги хлынули в образовавшийся пролом, хотя при этом и потеряли сто пятьдесят человек убитыми и захваченными в плен. Среди пленников оказались шесть офицеров, один из которых крикнул: «Не убивайте меня, и я заставлю франков отступить»; но один курд, находившийся рядом с ним, набросился на него и заколол. Такая же участь постигла и остальных пятерых. На следующий день франки кричали (нашим воинам), чтобы они сохранили жизнь шести пленным офицерам, обещая взамен сохранить жизнь всему гарнизону; однако из города ответили, что уже слишком поздно.