— Так Каин, значит, был и ушел?

— Да. За час до нашего приезда.

— Где же он теперь?

— Неизвестно. Где-то в тайге.

Семен отступил и скрылся в толпе. А на его месте внезапно возник откуда-то вынырнувший Афоня. Виду репортера был возбужденный, взъерошенный, какой-то обалделый.

— Привет, — произнес он скороговоркой. И затем, крутя головой: — Ну, старик, такие тут дела, ой-ей-ей! Вроде бы, я уж повидал немало, вроде бы привык. Но такого зверства еще не встречал. Даже и не слыхивал, что это бывает…

— Но что бывает? — спросил я. — Что, собственно, было?

— Дай папироску, — тихо попросил Афоня. — Мои кончились.

Я протянул ему пачку. И он закурил, затянулся со всхлипом.

— О подробностях лучше не спрашивай, — пробормотал он, кутаясь в дым.

— Почему же? — сказал я. — Именно о подробностях я и хочу спросить.

— Напрасно, старик, напрасно, — покривился Афоня, — напрасно настаиваешь. После всего этого, право же, как-то жить не хочется.

— Ну, мой милый, — сказал я. — После многого в нашей жизни жить не хочется. И все же мы живем, перебиваемся. Так что давай рассказывай. Обо всем!

И он рассказал мне обо всем. Посвятил во все детали чудовищной этой истории.

Каин появился в селе под утро, где-то в пятом часу. Приехал он не один. Его сопровождали два каких-то типа. Но женщины — об этом я тотчас же спросил — с ними не было. В общем-то, нужен им был, судя по всему, не сам Анциферов, а кто-то другой. И к старику они пришли за информацией, за сведениями. Однако сведений никаких не получили. Старик не сказал им ничего, и не из упрямства, а потому что действительно ничего не знал.

Но Каин этому не поверил.

Анциферова стали пытать. Его долго били, прижигали горящей папиросой кожу на его руках и на лбу. Затем отвлеклись — занялись Наташей…

Тут же, на глазах у отца девушку сшибли ударом с ног. Разложили на полу. И принялись насиловать.

Насиловали ее все трое, по очереди, с похабными шуточками, глумясь над беззащитным этим телом…

Измученный пытками старик не мог уже подняться. И лежа поодаль в углу, он взмолился, обращаясь к насильникам:

— Что вы творите, проклятые? Я не могу это видеть! Перестаньте. Оставьте ее. Или же ослепите меня! Пусть уж лучше глаза мои вытекут…

— Ну, раз ты так просишь, — сказал тогда Каин, — я тебя, мужичок, уважу, помогу тебе.

И он вынул длинный, узкий, остро отточенный ножик. Попробовал пальцем лезвие. И подойдя с ухмылочкой к Анциферову, выколол ему глаза.

Вернувшись в город, я прежде всего поспешил к себе домой.

Как у каждого сибиряка, у меня дома хранилось традиционное охотничье снаряжение — походный рюкзак, болотные сапоги, котелок, фляга… И теперь я хотел собрать все это и приготовиться к дальней дороге — к погоне за Каином.

Дома, однако, меня подстерегала новая неожиданность.

Обе двери — парадная и та, что ведет в мою комнату, — оказались отворенными. Причем дверные замки были не открыты ключом, а отжаты каким-то острым инструментом, то ли стамескою, то ли топором.

И когда я шагнул к себе, глазам моим предстала картина полнейшего разрушения. Все было разбросано, разрублено, обращено в хаос. На полу, вперемешку с лоскутами рубашек и клочьями пиджаков валялись смятые, затоптанные листы моих рукописей. Под окном, у стола, виднелась груда сваленных как попало книг.

Сначала я решил было, что в комнате что-то искали… Но потом, приглядевшись, понял: нет! Здесь кто-то явно хулиганил, бесчинствовал, срывал свою ярость. Очевидно потому, что не застал меня на месте.

«Опять Каин!» — подумал я.

Как же так получилось? Он наверняка явился сюда уже после Анциферова — значит, мы разминулись где-то по дороге… Но странно: почему мы там не встретились. Наверное он шел какими-то окольными тропами. Или плыл по реке. Да, по реке быстрее и легче всего. А впрочем, суть не в этом. Банда все-таки добралась до меня! Семен оказался прав: все у них было запланировано заранее. До сих пор меня наказывали страхом, а теперь наступил финал… И наступил он, скорее всего, именно потому, что Семен опять появился на горизонте. Его приезд конечно же ускорил события! Каин понял: игры кончились… Друг мой тоже это сообразил и поспешил ко мне. Помог мне поломать этот дьявольский план… И что теперь осталось Каину? Только корчиться от злобы и неутоленной ненависти и творить свой дикий произвол.

Здесь, у меня, он вовсю развернулся… Не осталось ни одной целой вещи! А страницы некоторых книг заметно обуглились и пожелтели; судя по всему, их пытались поджечь. Или же просто кинули, уходя, горящую спичку… Но, к счастью, бумага не вспыхнула сразу, стала тлеть и постепенно угасла.

Я присел у книжной груды и вытащил из нее какой-то растрепанный том, пострадавший от огня… Это оказалась Библия.

Я раздобыл ее в Енисейске сразу же по приезде, как только начал свою карьеру репортера, обслуживающего староверов. Мне она нужна была для цитат. Ведь с религиозными сектантами лучше всего разговаривать, пользуясь библейскими метафорами и притчами.

Но иногда я, конечно, читал ее и просто так, для удовольствия. Должен сказать, что это, прежде всего, превосходная литература! Ни одна из известных мне обращенных к древности книг не могла и не может дать ощущения такой тесной связи с прошлым, как Библия. Облик нашего мира во всей его сложности отражен наиболее отчетливо здесь! И несмотря на двухтысячелетнюю давность книга эта необыкновенно актуальна. Она актуальна во всем, вплоть до последних ее страниц, вплоть до пророческих откровений… И если вдуматься, это вполне естественно, ибо прошлое и будущее сплетены неразрывно. А настоящее — что ж… В сущности, его ведь и нет. Каждая прожитая нами минута относит его назад. И это уже необратимо! И все наши нынешние противоречия проросли из вчерашних посевов. А завтрашняя беда будет итогом сегодняшней, сиюминутной нашей суеты.

И есть еще кое-что в удивительной этой книге. Например, исходящая от нее эманация некой тайны. А также возникающее при чтении ее странное чувство, такое, будто бы ты — малая частица — соприкасаешься с чем-то целым, необъятно большим…

Но это совсем другая тема. А что касается актуальности, то она тут явная, бесспорная! Не случайно же в Библии можно отыскать изречения, затрагивающие любые (конечно, не технические) проблемы современности. А данное обстоятельство немаловажно. Особенно сейчас, в эпоху небывалого духовного голода и всеобщей растерянности.

На мир обрушился словесный потоп. Началось владычество демагогической фразы. А ведь людям нужны не лозунги, не митинговые вопли, не журналистские трафареты, а нечто совсем другое, противоположное…

Я задумчиво разгладил и обровнял края обгоревших страниц. Сдул с них пепел. Затем стал перелистывать книгу. И внезапно увидел ту самую строчку, которую процитировал нынче утром.