До ноября осталось немного. И по существу, я уже сейчас, немедленно мог отправляться в Москву. Ведь дорога туда — только на поезде — занимала четверо суток! Судьба еще раз нежданно-негаданно выручала меня, вытаскивала из трясины… Но все же я медлил, тянул с отъездом. Я по-прежнему ждал новостей. И не мог, не повидавшись с друзьями, покинуть опостылевший город.

* * *

И однажды ночью мы увиделись.

Я тогда долго не мог уснуть. Лежа в постели, перечитывал свой сборник, размышляя о Москве, о будущем. Потом как-то незаметно стал задремывать. Книжка выпала из рук… И в этот самый момент в окно постучали.

Мгновенно я очнулся, вскочил с постели и кинулся к окошку. И услышал знакомый голос.

Семен вошел ко мне прихрамывая, опираясь на суковатую палку. Лицо у него было утомленное, осунувшееся. Он был ранен. Но несмотря на это улыбался. Улыбался также и Карарбах, хотя из-под шапки его виднелась запачканная кровью повязка. И я понял: охота все же закончилась удачно!

— Привет! — сказал Семен. — Ты что это разлегся? А ну-ка вставай, одевайся! Пошли!

— Куда? — спросил я. Я стоял перед ним раздетый, в одних подштанниках, и переминался, поджимая босые ноги. — Ты хоть рассказал бы сначала…

— Давай, давай, — приказал Семен, — одевайся! Поговорим потом. Время не ждет.

И когда я наконец оделся, он проговорил, шагнув к дверям:

— Хочу тебе показать этого Каина. Этого самого оборотня.

— Ага. Все-таки поймали гада?!

— Да, — сказал Семен. И потом добавил негромко: — Нашли.

— Где же он? — спросил я, когда мы вышли из дома.

— Там. — Семен махнул рукой, указывая куда-то во тьму. — Лежит на нартах.

— Лежит? А что с ним?

— Идем — увидишь.

И мы пошли в клубящейся мгле, сквозь летящий снег. Сухая снежная крупа секла мне лицо. Зябкими мурашками полз холод за воротник. И поплотнее запахнув меховую свою тужурку, я спросил:

— Ну, а лесник где?

— На том свете, — усмехнулся Семен.

— Была, значит, схватка?

— Да уж так получилось, — пожал плечами Семен. — Ты помнишь, лесник напросился ко мне в попутчики? Ну, мы отправились в тайгу, и прошло более двух суток…

Прошло более двух суток. И все это время, как рассказал Семен, он почти не спал. Боялся нападения. И лежа ночами у костра, лишь притворялся спящим. И поначалу имелись у него некоторые сомнения. Все-таки ему трудно было поверить в то, что лесник — старый добрый знакомый — способен на преступление. Но в первую же ночь он заметил, что и тот тоже не спит. Тоже притворяется… И тогда сомнения отпали. Семен понял: перед ним враг! Враг опытный, безжалостный, хитрый.

И так началась их взаимная охота. Ночами оба бодрствовали, а с наступлением дня брели, борясь с усталостью и дремотой. Долго так, естественно, не могло продолжаться. И лесник не выдержал первым. Он набросился на лежащего Семена с ножом. Но тут он ошибся; он ведь был уже слаб, измотан бессонницей… И, короче говоря, справиться с ним оказалось нетрудно. Там же, на месте, Семен и похоронил его, забросал тело хворостом. И двинулся дальше, уже вместе с эвенком.

Лесник, как выяснилось, допустил и вторую ошибку: своего Карарбаха у него не было — никто не прикрывал его со стороны. И это, конечно, облегчило все дело.

— А скажи-ка, что у тебя с ногой? — поинтересовался я затем.

— Да попортили маленько в перестрелке, — небрежно ответил Семен. — Вообще-то рана не страшная, кость не задета…

— А где вы, кстати, обнаружили Каина?

— В первый раз в Медвежьем логу, — сказал Семен, — в том самом… Ты нам здорово, брат, помог. Ведь там действительно оказалась ихняя база!

— Что же там большая была банда?

— Мы застали всего троих. Среди них как раз был и Каин. Ну, двоих мы быстро прикончили, а Каин ухитрился как-то скрыться… Ушел, подлец… Хотя Карарбах его успел все же подранить — перешиб правое плечо. И мы знали, что ему уже никуда не деться. Однако походить нам пришлось немало… Представляешь, каково мне было с моей-то ногой?

— Н-да, — сказал я, — еще бы… Ну и куда же он все-таки скрылся?

— Он не то чтобы скрылся, — низким, странным, каким-то чужим голосом проговорил Семен, — он в западню попал…

— В капкан, что ли?

— Да нет. Западня получилась природная… Это уж ему, видать, самой судьбой уготовано было.

— Но куда он, собственно, попал? Ты можешь объяснить по-простому?

— Постараюсь, — медленно сказал Семен. — В общем, так. — Он сильно потянул в себя воздух сквозь сцепленные зубы. — Каин когда уходил от погони, сильно спешил, пер по кустам напролом, не разбирая дороги. Ну и сорвался с крутого откоса в овраг. В тех местах много всяких ям и обрывов… Но на дно оврага он не упал, а повис, зацепившись браслеткой от часов за корень лиственницы. Лиственничные корни, как ты, наверное, знаешь, крепки, как железо. А браслетка у него тоже была металлическая. Так что он оказался схваченным намертво! И выбраться из этой западни уже не мог; правая-то рука его не действовала. Да и крови он к тому же потерял много… И так он и провисел на левой руке пять дней. Покуда мы его не отыскали.

За разговором незаметно мы ушли далеко; пересекли северную окраину города и оказались в незнакомом мне глухом предместье. Место здесь было мрачное, пустынное, какое-то нежилое. Где-то поблизости рокотала тайга… Карарбах, все время шедший позади нас и молча попыхивающий там своей трубочкой, теперь оживился, проскользнул вперед.

— Топай за ним, — шепнул Семен.

И мы заторопились, следя за маячившей во тьме фигурой.

Минуту спустя фигура исчезла. И вскоре впереди вспыхнул огонек. Подойдя ближе, я разглядел шаткое пламя разгорающегося костра. А рядом с ним — рогатый силуэт оленя и очертание низких продолговатых нарт.

От костра навстречу нам поднялся Карарбах. Он держал в руке тугой рулон бересты. Кора пылала, как факел. И взяв этот факел из рук старика, Семен подвел меня к нартам и тихо сказал:

— Гляди!

На нартах навзничь лежал человек. Я пригнулся, пытаясь при свете факела разглядеть его лицо… И вздрогнул. Лица у человека не было.

У него не было лица! На месте глаз темнели слепые мертвые провалы. Нос был обглодан. И губы — тоже. И там, в зияющем отверстии рта, виднелся обрубок языка… Внезапно обрубок этот шевельнулся. И на мгновение мне почудился как бы слабый стон, какое-то бульканье, хрипенье.

Так он живой? — отшатнулся я. И почувствовал, как под шапкою у меня шевельнулись волосы.

— Нет, — сказал вдруг Карарбах. — Он давно уже мертвый.

— Но он же дышит, слышите? Хрипит…

— Это неважно, — жестко сказал охотник. — Он мертвый. Его нету. И ты не смей его жалеть. Террака жалеть нельзя!