А Джихун зачесал ей назад волосы и услужливо их держал.

* * *

Джихун нес Миён на спине вверх по крутой улице. Руки и ноги девушки свисали, как лианы, качались взад-вперед подобно ее сознанию, которое то прояснялось, то снова затуманивалось от алкоголя.

– Прости, что использовала ци твоей хальмони, – пробормотала Миён.

Джихун напрягся. Он не был уверен, что сейчас этот разговор уместен. Впрочем, прислушавшись к себе, он понял, что уже не так сильно злится.

– Я ее знаю, она такая упрямица. Если она сказала взять ее ци, значит, скорее всего, возражения и слушать бы не стала.

– Я отвратительная кумихо, – тихо продолжила Миён. – Даже твоей хальмони отказать не смогла. Тоже мне, бессмертное существо.

Джихун усмехнулся.

Потом взял девушку поудобнее и возблагодарил звезды, что на другой стороне улицы уже виднелась его квартира.

– Прости, что уехала, – извинилась она. – Я думала, что правильно поступаю. Я не хотела причинять тебе боль.

– Знаешь, мучеников никто не любит.

Он начал подниматься по лестнице, и ноги задрожали.

– Знаешь, по чему я больше всего скучала? – прошептала Миён ему на ухо.

– По чему? – Ее дыхание щекотало ему шею, и он старался не поддаваться желанию.

– По дружбе.

– А?

– Ты мой лучший друг. – Миён положила щеку ему на плечо. – Я скучаю по своему лучшему другу.

– Я тоже по тебе скучаю, – ответил Джихун.

Но девушка уже заснула.

61

Миён задавалась вопросом, может ли мозг самовольно высвободиться из черепа – по крайней мере, даже в объятиях дремы ей казалось, что это произойдет с минуты на минуту. Где-то в глубине головы пульсировала боль, и глаза отказывались открываться. А когда девушка все-таки сумела поднять веки, то тут же со стоном зажмурилась.

– Алкоголик проснулся? – раздался из дверей в спальню голос Джихуна. – Ого, да ты ужасно выглядишь! – Судя по тону, он был чрезвычайно доволен этим фактом.

Миён еле-еле заставила себя распахнуть правый глаз. В окна светило солнце, и она поморщилась при виде резкого света.

– Ты о шторах когда-нибудь слышал? – Ее голос звучал так, будто по гравию проехались пемзой.

– Слышал. Но не я выпил две бутылки соджу.

– А их всего две было? – пробормотала Миён, закрыв глаза и натянув на голову одеяло. – Мне казалось, не меньше сотни.

– Просто ты худая. Смирись. – Джихун безжалостно сдернул с девушки одеяло, и она захныкала.

– Вставай, я сделал пугогук[107].

«Слишком уж он радостный», – подумала Миён.

Она наконец почувствовала насыщенный запах супа и, не открывая глаз, села.

Следом за юношей она вышла из гостиной. Прошлой ночью Миён не разглядывала комнату, но сейчас заметила, что здесь все по-прежнему: низенький продавленный диванчик, так и умоляющий на него сесть, маленький уголок кухни – хотя, наверное, раньше грязных тарелок тут поменьше было. Книжные полки со множеством фотографий в рамках. А над дверью все так же висели ярко-желтые флажки – пуджоки.

Миён села за низенький столик – потрепанный и повидавший немало обедов. На нем стояло две миски с супом из минтая. Девушка подставила лицо под исходящий от них пар.

– Лучшее лекарство от похмелья, – объявил Джихун.

Зачерпнув ложкой суп, он поднес его к губам Миён. Та покорно проглотила соленый бульон. Поистине бальзам для больного горла.

– А я и не знала, что ты готовить умеешь. – Миён забрала у юноши ложку и жадно зачерпнула еще супа.

– У меня и помимо красивого личика таланты есть, – подмигнул Джихун.

– Ничего себе! Смотрю, твое чувство юмора не пострадало. – Она нахмурилась, но на душе у нее потеплело.

Джихун усмехнулся и принялся есть. На диване Миён заметила мятые подушки и одеяла. Похоже, он положил ее в своей комнате, а сам спал здесь.

Его волосы были растрепаны, а на щеке отпечатался след от подушки. В футболке виднелась дырка, а штаны протерлись на швах. Взгляд у него был все еще сонный, но он как-то умудрился рано проснуться, чтобы приготовить завтрак. В этот момент Джихун казался Миён самым красивым юношей, которого она когда-либо видела.

– Спасибо. – Миён никак не могла оторвать от него глаз.

– Да не за что, – пробормотал парень, смущенный ее вниманием.

– Наверное, это странно, но я скучала по этому дому. Я ведь была здесь всего один раз… – Слова вылетели прежде, чем она подумала. Лисица тут же вспомнила, что произошло в прошлый ее визит. На том же диване, где он сейчас спал… Щеки Миён залил румянец.

Джихун нервно закашлялся. Судя по всему, он вспомнил то же самое.

– На удивление привычно видеть тебя здесь. – Джихун зачерпнул еще ложку. – И я не знаю, как на это реагировать.

– Я могу уйти…

– Нет, останься. Мне кажется, пора оставить прошлое в прошлом. Не могу же я вечно на тебя злиться. Кстати, осознал я это после разговора с Чуну. Кто бы мог подумать?

– И что он сказал? – Миён не хотелось благодарить Чуну за что бы то ни было, но нельзя не признать: токкэби был чертовски убедителен.

– Он показал мне: нельзя винить тебя за любовь к матери. Я люблю свою хальмони и сделаю ради нее все. И ты сделала бы то же самое для Йены. Как можно злиться на то, что ты послушалась мать и уехала? Думаю, я просто искал, кого бы обвинить. Пережив столько предательств, невольно начинаешь искать причину в себе. И мне было проще злиться на тебя, чем в очередной раз чувствовать себя ничтожеством.

Миён не знала, что на это ответить. Однако, к ее счастью, у Джихуна зазвонил телефон. Тот посмотрел на экран, потом его глаза метнулись к девушке, и Миён сразу поняла, кто звонит.

– Ответь, – кивнула она.

Джихун провел пальцем по экрану.

– Алло?

Несколько секунд он слушал, поджав губы. Потом начал отвечать – но только «да» или «нет». Миён бесили эти бессодержательные реплики.

Наконец Джихун зажал рукой микрофон.

– Он хочет зайти.

Первым порывом Миён было отказать. Сказать, что у него было восемнадцать лет, чтобы зайти. Она открыла рот…

– Хорошо.

Джихун молча поднял брови, словно спрашивая еще раз.

Девушка тоже замерла в нерешительности. Хочет ли она увидеть отца? Он бросил ее, когда она была совсем маленькой, и Миён его совсем не знала. Однако вчера он столь жадно на нее смотрел, с такой тоской. Миён, сама того не подозревая, не раз и не два мечтала о подобном взгляде.