же безумная ярость, которая подстегивала меня в последней дикой атаке в Ярмуке. Я шагал среди толпы, расшвыривая суровых викингов направо и налево быстрыми ударами сжатых кулаков, и прежде чем Хрольф успел выхватить оружие или обхватить меня руками, я схватил его за бороду и густые пряди, свисавшие на шею, и одним резким рывком свернул его голову так, что кости шеи треснули, а язык выскочил из задыхающегося горла, и когда я отпустил его, шея была сломана, и его огромное тело упало на пол, как туша убитого быка.

— Один лживый болтун замолк! — сказал я, поворачиваясь к остальным. — Так кто же будет следующим?

Но едва эти слова слетели с моих уст, как дюжина мускулистых рук обхватила меня, прижав руки к бокам и почти выдавив из меня дух. Я боролся изо всех сил, но тщетно. Наконец, я рухнул на тело Хрольфа, а сверху на мне было полдюжины этих рослых язычников.

Следующее, что я узнал или услышал, был низкий голос ярла Ивара, прорвавшийся сквозь шум:

— Отпустите, эй, вы там! Он мой гость, и у него есть право гостя! Отпустите его, говорю. Что, полдюжины на одного? Стыдитесь! Так сражаются хорошие викинги?

— Свяжите ему руки и поднимите! — крикнул кто-то из толпы надо мной.

Мне завели за спину руки и связали запястья. Меня подняли на ноги, и я стоял среди них молча со стиснутыми зубами: мои щеки пылали, а глаза сверкали, потому что первый раз в жизни я страдал от унижения быть связанным.

— Он убил моего кровного брата, и я требую право крови на него! — ревел огромный полуголый берсеркер рядом со мной.

— Он врал нашей госпоже Бренде, — вопил другой. — Давайте бросим его к ее ногам, и пусть она решит его судьбу.

— Это твое право, Бренда, поскольку Хрольф получил свою смерть, говоря за тебя. Что скажешь? — спросил ярл Ивар.

— Стой! — прежде чем она успела ответить, крикнул молодой Ивар, пробираясь сквозь толпу ко мне. — Я требую его жизни, потому что он спас мою, как вы все знаете, когда сарацины сбили меня с ног. Если он умрет, клянусь славой Одина, что последую за ним в Валгаллу, потому что никогда еще не обнажал меча более храбрый человек, чем он, христианин или нет!

— Валькирии еще не пришли за ним, брат Ивар, — ответила Бренда все тем же ласковым, холодным голосом, который раньше довел меня до безумия. — Приведите его, и мы послушаем, что он скажет в свое оправдание.

Тогда они отодвинули стол от ее кресла, подтащили меня к ней и хотели поставить меня перед ней на колени, но она возразила:

— Нет, нет, не надо. Сумасшедший или в здравом уме, но он мужчина, так что пусть стоит как мужчина.

Они позволили мне встать, удерживая меня по бокам, и мы снова оказались лицом к лицу, она — холодная, спокойная и величественная, а я — красный от гнева и стыда. Моя кровь кипела, и каждый мускул в моем теле дрожал от ярости.

— Ну, Валдар, метко названный «Крепкая рука», что скажешь? Пойдешь ли ты к Камню жертвоприношения заплатить за кровную вину, или признаешь себя моим рабом и понесешь другое наказание, которое я наложу на тебя?

Если бы на ее губах была хотя бы слабая улыбка или в ее голосе звучала легкая нотка доброты, я бы преклонил перед ней колени и отдался на ее милость или на ее каприз; но она смотрела на меня, как царица на раба, и голос ее был столь же безжалостен, сколь ласков и чист, и по мере того, как я слушал, яростное пламя в моем сердце разгорелось жарче, чем когда-либо, и я сказал:

— Даже если бы узы твои были из шелка и золота, а служение тебе — самое сладкое рабство, какое может выпасть на долю мужчины, все же они никогда не заставят меня служить тебе. Забери свои узы, ведь тебе понадобятся более крепкие, чем эти, чтобы связать Валдара!

И с этими словами я почувствовал, как вся сила моего тела перетекла в руки, и одним могучим рывком разорвал веревку, которой они связали мои запястья, схватил за волосы тех двоих, что держали меня, и стукнул их черепами друг об друга так, что они упали на пол оглушенные.

Я швырнул обрывки веревки к ногам Бренды и уже наполовину вытащил меч из ножен, чтобы продать свою жизнь как можно дороже, когда на лице Бренды произошла быстрая чудесная перемена. Я увидел, что душа, которая знала меня раньше, проснулась и смотрит на меня из ее тающих глаз.

За моей спиной раздался хриплый рев ярости и топот множества ног, но не успел я обернуться, как Бренда вскочила на ноги и, раскинув руки, закричала точно таким же голосом, какой звенел из уст Илмы в том старом зале в Армене:

— Нет, нет, отойдите все! Он мой человек, и я требую его. Вы отдали его мне за его странности, и я воспользуюсь своим правом.

— А я убью первого, кто поднимет руку на моего гостя! — крикнул ярл Ивар, выхватывая меч и поворачиваясь ко мне спиной, а я молча смотрел на Бренду, гадая, что за чудо произойдет дальше.

— Убери меч, Валдар, и протяни свои сильные руки, чтобы я могла их видеть, — приказала она с такой милой улыбкой на прелестных губах и таким веселым блеском в глазах, что я повиновался, как ребенок, и протянул к ней руки, сложив ладонями вверх. Движением руки, таким быстрым, что мои изумленные глаза едва могли уследить за ним, она сняла с головы длинный блестящий золотистый волос, тоньше самого тонкого шелка, и трижды обвила ими мои запястья.

— А теперь, Валдар Сильный, покажи, как ты разорвешь волосок, как разорвал веревки!

Я бросил только один взгляд на ее милое смеющееся лицо, опустился перед ней на колени и поднял сложенные руки над головой:

— Нет, я не могу, потому что ты отняла у меня волю. Я твой раб, Бренда, и эти сладкие узы будут держать меня крепче, чем оковы из кованой стали, и развязать их можно только твоими нежными руками.

— Тогда я сейчас освобожу тебя, — сказала она, — потому что такие руки выглядят не лучшим образом в узах, какими бы легкими они ни были. Всё, теперь ты свободен!

И легким, едва ощутимым прикосновением она сняла тонкую золотистую нить с моих запястий. Но прежде чем она успела отнять руки, я поймал их. Все еще стоя на коленях, я прижал их, не