на ложе из шкур. Харальд настроил арфу, взял первые вступительные аккорды и в тишине залитой лунным светом морской ночи под аккомпанемент собственной музыки, мягкого плеска весел и стука волн вдоль борта судна высоким чистым тенором запел сагу об асе Валдаре, сыне Одина. Он пел о том, как Валдар привез норн из Ётунхейма, чтобы те прочли ему священные руны, которые не имел права читать никто кроме верховных богов, и за этот дерзкий грех был изгнан из обиталища богов Асгарда, чтобы скитаться по странам и векам, пока не будет завершена его судьба. Еще Харальд спел о том, как его возлюбленная Бренда, дочь Хель, поклялась из любви к нему разделить его приговор и доказать богам и людям, что любовь сильнее самой судьбы.

Потом он поведал о том, как Валдар пришел голый и одинокий в крепость народа, который в забытые века жил в стране гор, лесов и стремительных ручьев далеко у врат утра, и как он нашел там королеву-воительницу несравненной красоты, которая пошла с ним на войну против короля могущественного народа, который сделал себя богом на земле, и как они победили армии великого короля и победоносно прошли к стенам его города.

Струны арфы зазвенели громче, и мне показалось, что я слышу эхо грома, который разразился над башней и старой Ниневией, и того жуткого звука ужаса и отчаяния, который поднялся в войсках Армена и Ашшура, когда земля закачалась под их ногами и башня рухнула. Затем голос певца снова взмыл в тихую ночь, звенящие струны задрожали в минорном ключе, и он рассказал, как те, кто остался в древней стране, долго и тщетно оплакивали свою королеву и героев, которые ушли на битву и не вернулись.

Затем он рассказал, как с течением веков в страну, название которой было забыто, вторгались могучие армии с юга, и как семья за семьей, племя за племенем покидали свои дома и уходили на север по горам, долинам и равнинам, огибая берега огромного внутреннего моря, а затем по бескрайним равнинам, пересеченным большими, медленно текущими реками, двигались все дальше на север, пока, по прошествии многих веков, их потомки не пришли в страну зеленых полей и темных, покрытых лесом холмов, глубоких, окаймленных скалами ручьев и заливов, и длинных, гладких, сверкающих морских просторов, и поселились там, поклоняясь Одину, Тору, Фригге и Фрейе, богам битвы, грома и богиням любви и красоты, пока не пришел Олаф Триггвассон с мечом в одной руке и крестом в другой, чтобы изгнать старых богов и проповедовать веру Белого Христа, который умер за людей на Голгофе.

Потом в последней вспышке торжествующей песни он спел, как будто вдохновленный каким-то даром пророчества, о временах, которые должны наступить, когда Валдар вернется, и о том, как народ, рожденный от семени викингов, выйдет вперед, вооруженный громом и пламенем, чтобы сразиться за мировую империю и править ею от севера до юга и с востока до запада.

На этом песня смолкла, и наступила тишина, нарушаемая только плеском весел, колебанием волн и глубоким дыханием тех, кто слушал с бьющимся сердцем и быстро пульсирующей кровью, крепко сжав рукоять оружия.

Я не видел, но чувствовал, что все глаза этой суровой молчаливой компании были обращены на меня, человека, носившего имя, которое звенело, как боевой клич в каденциях саги, и который в тот день пришел к ним из неизвестности, как привидение из облака в прибежище живых людей.

Странный новый дух шевельнулся в моей груди, и, повинуясь его порыву, я вскочил на ноги. Священная сталь Армена выскочила из ножен и вспыхнула белым в лунном свете над моей головой, и тогда я тоже запел, как я часто пел своим старым морским псам тысячу лет назад причудливыми старыми грубыми готскими строфами, историю Армена и Илмы, Нимрода и падения Ниневии.

Я воспел мощь и величие Тигра-Владыки Ашшура и поведал, что, если бы я знал о цели его похода, Армен остался бы непобежденным, а потом поведал о Соломоне и его славе, о великом Цезаре и владыке мира Риме, о Клеопатре и ее всемирном позоре, о Голгофе и падении занавеса над прошлым древнего мира, о пророке Мекки и ранней славе ислама.

Тут я внезапно смолк, как человек, чья история кончилась, а они вскочили на ноги, одновременно выхватили мечи с резким звоном, и мое имя взлетело в спокойное, яркое от звезд небо громким криком полнозвучной, глубокой мелодии, какой я никогда не слышал с тех пор, как стоял среди их предков в тронном зале крепости Армена четыре тысячи лет назад.

Юный Харальд отбросил арфу и взмахнул мечом вместе с остальными, и даже Ивар, слабый и раненый, взмахнул рукой над головой и крикнул изо всех сил.

На следующее утро старый Ивар рассказал историю Лилии Бренды. О том, как ведьма нашла прелестную улыбающуюся девочку, завернутую в шелк и тонкое полотно, в чудесной колыбели, сделанной в виде ладьи викингов. Колыбель приплыла к берегу фьорда, у которого стоял бург Ивара, и ведьма принесла девочку и положила ему на колени, когда Ивар сидел на высоком троне, пируя с ярлами и берсеркерами, и предсказала, что под его опекой она вырастет самой прекрасной женщиной во всей Скандинавии, и что воин придет из далеких морей и назовет ее своей, и отправится вместе с ней, чтобы свершить свою и ее судьбу под солнцем, сияющим над далекими землями.

— А этот человек, может быть, ты, Валдар! — закончил он свой рассказ. — Но если это так, то предупреждаю, что тебе придется пройти через суровые испытания и совершить доблестные подвиги, прежде чем Лилия Бренда вложит свою руку в твою и пойдет за тобой, куда ты поведешь.

— Если Бренда действительно та, чья судьба до сих пор так удивительно связана с моей, — ответил я, — то не будет ни одного испытания, которое может выдержать человек, и никакого дела, которое он может совершить, за которое я не возьмусь, чтобы завоевать ее сейчас, как я завоевывал ее прежде в прошлые века и дни, которые забыты!

— Хорошо сказано! — ответил он. — И пусть ты найдешь в ней все, чего желает твое сердце! А теперь, Валдар, что скажешь? Лето еще только начинается, и когда мы продадим наш груз в Венеции, наши корабли станут легкими, хотя наши кошели станут довольно тяжелы. Чего ты хочешь, чтобы мы поискали еще добычи на море или направились на север со всей возможной скоростью?

— На север! — воскликнул я. — И со всей быстротой,