– Почуяли, псы, что жареным запахло, всю вину хотите на меня свалить. Нет, шалишь, почтеннейшие, Иван Васильевич одной моею казнью не насытится, всем снимет головы, коли шляхту к Москве подпустим, – с презрением и злобой думал он при встрече с прячущими взор меньшими собратьями.

На царя обид князь не имел. Великим полководцем тот себя не мнил и в воинских делах всецело полагался на воевод своих. А в этот раз государь и вовсе сделал все, что от него зависело – денег на войну дал немеряно, рать и впрямь собрал несметную, но только какую рать. Лучшие вояки спят давно в земле сырой, опричниками умерщвленные. После семи лет резни кровавой от былого воинства одни оборыши остались. Оттого-то Петр Иванович и принял под свое начало Новосильцева с его разбойничками. Теперь же, повидавшись с Княжичем, он убедился, что казачий полк – единственный, который может устоять против шляхетских рыцарей.

Распуская воинский совет, Шуйский не собирался ложиться почивать, он должен был еще принять окончательное решение. Просидев в раздумьях битый час, Петр Иванович промолвил вслух, как бы обращаясь к отчаянному лазутчику:

– Молод ты меня учить да про доблесть воеводскую мне рассказывать. Поживешь – поймешь, что своя рубашка завсегда ближе к телу. Чтобы государя ублажить, я не только вас, разбойников, а и всех прочих положу костьми.

Поразмыслив еще немного, князь наконец-то все-таки нашел выход из, казалось бы, безвыходного положения.

– Для начала на поляков конницу пущу. Пойдут казаки, конные стрельцы Барятинского и дворянское ополчение. Всего бойцов тысяч двадцать получается. Если будет им сопутствовать удача и дрогнет шляхта, тогда двину остальные полки. Казак, конечно, прав, на дворян надежды мало, надо бы и пушки на тот берег переправить, только это очень уж рискованно. Не дай бог, поляки нас побьют и орудия захватят, тогда всему конец. За людишек царь всерьез не взыщет, особенно за казаков-разбойников. Еще спасибо скажет, что воров извел, но отдай я пушки во вражьи руки – можно без раздумий самому зарезаться, не дожидаясь страшной казни. Что ж, на том и порешим, – заключил свои помыслы Петр Иванович.

– Вот так-то, Ваня , – сказал он снова вслух, обращаясь то ли к Грозному-царю, то ли к отважному хорунжему.

18

– Андреевич, дозволь, я вон в того, с пером на шлеме, стрельну, – указывая на поляков, обратился к Ивану Маленький.

– Перо, что ли, понравилось? – усмехнулся Княжич.

– Ага, даже у тебя такого нет, – в тон ему ответил казачонок.

– С пистоли не достанешь, на-ка, из нее попробуй, – хорунжий подал Сашке пищаль. Тот неторопливо спешился, положил оружие на спину коня и, тщательно прицелившись, пальнул. Обладатель нарядного шлема судорожно дернул головой, но удержался в седле. Однако потревоженные выстрелом ляхи тут же развернули лошадей и помчались наперегонки к своему лагерю.

– Испугались, сволочи, – выругался Сашка, глядя, как уплывает от него вожделенная вещица.

– Никого они не испугались, просто надоело на юродивых смотреть, – сердито возразил хорунжий.

– Это почему же мы юродивые? – возмутился Маленький.

– Да потому что сами в ловушку лезем.

Княжич был не в духе. Отправляясь на охрану пушкарей, он взял с собой лишь половину своих бойцов, оставив всех пораненных, в том числе и Ярославца, якобы оберегать царево знамя. Как ни пытался Сашка уговорить Ивана пустить его на вылазку, тот остался непреклонен.

– Кому, если не тебе, Александр, моему первому помощнику, беречь святыню полковую. Не с собой же ее брать. Неизвестно, чем еще на этот раз все кончится.

Умный Ярославец, конечно, понял, что Иван Андреевич просто-напросто щадит его и не желает лишний раз подвергать опасности, однако, услышав в голосе друга начальственные нотки, понял – перечить не имеет смысла.

Реку перешли все через тот же брод, но не таясь, средь бела дня. Хорунжий решил проверить, насколько ревностно католики следят за переправой. Взобравшись первым на косогор, Ванька огляделся и убедился, что никаких дозоров ляхами вообще не выставлено.

– Зря Шуйский беспокоится. Католики, похоже, не только препятствий наведению моста чинить не собираются, но и готовы сами воду всю из речки вычерпать, чтоб мы в гости к ним пожаловали.

Прождав не менее получаса, но так и не увидев ни единого шляхетского воина, казаки дали знак пушкарям. Те столкнули с отмели челны, загруженные пороховыми бочками, и поплыли к вражескому берегу. Вскоре под обрывом звякнули лопаты да раздались сварливые окрики Мартына Черного. Княжич встал на край стремнины и поприветствовал своего нового приятеля. Не кто иной, как Черный, доверил ему давеча пальнуть из пушки.

– Здорово, дядя Мартын. Так это, стало быть, тебя на помощь мне прислали?

Заслышав Ванькин голос, старый пушкарь поднял голову и, растянув в улыбке прокопченное порохом лицо, за которое он получил свое прозвище, громко, как все глуховатые люди, воскликнул:

– Жив, разбойная душа! А то я уж о тебе забеспокоился, слух прошел, что этой ночью вы шляхте целое сражение устроили, – и тут же озабоченно поинтересовался: – А дружок твой, Сашка, где?

– Было дело. Александр тоже жив, только ранен малость, но винишко пить вполне сгодится, – успокоил его Иван.

– Ну и слава богу. Ты смотри там, ляхов не проспи, еще большой вопрос, кого к кому в помощники прислали, а как закончим дело в гости приезжай, нынче мой черед тебя поить, – пригласил Мартын.

Лишь часа через два, когда изнывающие от безделья станичники развели костер да принялись готовить незатейливую походную трапезу, сразу с двух сторон появились конные шляхетские дозоры. Они ехали вдоль берега навстречу друг другу, но, завидев казаков, остановились.

– Наконец-то, – потянув клинок из ножен, радостно изрек хорунжий. Однако католики не торопились идти в атаку. Поглядев на копошащихся под берегом пушкарей, они, не принимая боя, отошли подальше в степь и стали издали следить за казаками.

После Сашкиного выстрела да бегства вражеских лазутчиков Княжич убедился окончательно в правоте своих предположений. Обреченно махнув рукой, он сказал сердито, обращаясь к Маленькому:

– Вот попомни мои слова, заманит нас король на этот берег и ударит. Всему-то воинству вряд ли даст переправиться. Пустит нашей рати через реку ровно столько, сколь его душе мадьярской угодно будет, и лавиной конною да боем пушечным обратно в воду скинет.

Умом, в отличие от роста, бог казачонка не обидел, а потому Сашка сразу уловил в словах Ивана здравый смысл и возмущенно вопросил:

– А Шуйский чего думает? Эдаким манером католики все наше войско перемелют по частям.

– А воевода, как испокон веков на матушке Руси заведено, на авось надеется. Да и выхода другого у него, похоже, нет, – с горькою усмешкой ответил Княжич. – Стефан вояка ушлый. Здесь не сможет нас в засаду заманить, какую-нибудь другую пакость придумает. Возьмет да двинет свое войско прямо на Москву. Что тогда прикажешь делать Петру Ивановичу, гнаться за ним вслед? Так догонишь или нет – бабка надвое сказала, а рать, что из-под палки набрана, наверняка, по пути растеряешь. Мужики – эт тебе не рыцари, одни в дороге поотстанут, другие вовсе сбегут. Так что Шуйскому не позавидуешь, куда ни кинь – всюду клин, и хочет он или не хочет, а сражение давать ему все равно придется. Король шляхетский это тоже понимает, потому и не торопит события. Встал на берегу крутом, словно в крепости, и ждет, когда мы штурмовать ее полезем.