– Спасибо…

Угрюмые тучи закрыли солнце, сыпанули первые в этом году, крупные и жесткие снежинки. Потемневшие, в бурых пятнах, побитые осенними дождями и заморозками, листья плюща шелестели и бессильно скребли по белому мрамору, а оплетшие каменную фигурку стебли безнадежно пытались удержать тепло ушедшего лета.

АНДРЕ ЛОРИ

(ПАСКАЛЬ ГРУССЕ)

РАДАМЕХСКИЙ КАРЛИК

Первая часть дилогии «Изгнанники Земли»

Библиотека П. П. Сойкина, СПб, 1900 (без указания переводчика).

ГЛАВА I. В Суакиме

Обед подошел к концу, и гости перешли в гостиную, широко распахнутая стеклянная дверь которой вела на террасу, выходившую на море. Неподвижная гладь Красного моря заволакивалась понемногу прозрачным январским сумраком.

Господин Керсэн, французский консул в Суакиме, принимал у себя в этот вечер Норбера Моони, молодого астронома, особо рекомендованного ему Министром иностранных дел.

В официальном письме консулу предлагалось оказать возможное содействие господину Моони в выполнении его ученой миссии, а в интимной приписке к этому письму упоминалось, что эта миссия носит еще, кроме того, секретный характер. Вот почему господин Керсэн пригласил сегодня к обеду, кроме молодого ученого, только одного лейтенанта флотской службы, господина Гюйона, командира французского пакетбота «Levrier», плававшего в водах Суакима.

Консул был вдовцом, и роль хозяйки в его доме выпадала на долю его дочери Гертруды. Исполнив эту роль приветливо и мило во время обеда, она теперь тихонько подошла к роялю и чуть слышно наигрывала один из ноктюрнов Шопена. Ночь была тихая, теплая. Этот обед вчетвером, хотя и официальный, прошел весело и оживленно, как это почти всегда бывает у парижан, где бы и при каких бы условиях они ни встретились. Говорилось и о последних бульварных новостях, и об общих знакомых, которых всегда нетрудно найти людям, принадлежащим к одному и тому же кругу общества. За кофе беседа оживилась еще более, стала более дружественной и бесцеремонной, и консул полагал, что это как раз подходящий момент для того, чтобы задать своему гостю вопрос, сильно задевавший его любопытство.

– Мне известно, конечно, что вы приехали в Судан с научной целью, что на вас возложена какая-то ученая миссия, – проговорил он, обращаясь к Норберу Моони, – но скажите, не будет ли это нескромностью с моей стороны, если я спрошу вас, какого рода эта миссия?

– Отнюдь нет, – ответил улыбаясь молодой человек, – вопрос ваш вполне естественный, но прошу извинить меня, если я в данный момент не в состоянии удовлетворить вашего любопытства, так как дело это по возможности должно оставаться абсолютной тайной для всех!

– Даже и для командира Гюйона, и для меня? – удивленно спросил господин Керсэн. – Надеюсь, ваша миссия не имеет ничего общего с политикой? Министр говорит мне в своем письме о вас, что вы астроном, – астроном, состоящий при Парижской обсерватории – и, если не ошибаюсь, один из самых выдающихся молодых ученых нашего времени?

– Я астроном, в качестве такового прибыл в Судан; ничего общего с политикой дело мое не имеет; мало того, это чисто частное предприятие, осуществляющееся на английские капиталы. Все мои компаньоны, прибывшие вместе со мной на судне «Dover-Castle», иностранцы. Все, на что я мог надеяться от нашего правительства, это на чисто нравственную поддержку в случае надобности, и господин Министр иностранных дел был действительно настолько добр, что не отказал мне в этом и уверил меня, что я встречу в вас во всякое время полную готовность облегчить мне мою трудную задачу, насколько это будет в ваших силах!

Слушая эти объяснения Норбера Моони, консул и лейтенант внимательно приглядывались к нему.

Это был высокий молодой брюнет лет двадцати шести или тридцати; высокий, прекрасной формы, открытый лоб, ясные, полные жизни глаза, прямой красивый нос, небольшой рот и энергичный, гордый подбородок, – все это вместе взятое дышало прямодушием, смелостью и доброжелательством и придавало его красивой наружности нечто особенно привлекательное. Это был прекрасный тип француза, вернее, избранного француза, так как на нем лежала несомненная печать превосходства.

Теперь господин Керсэн приложил все свое старание, чтобы умело и незаметно перевести разговор на другую тему. Это был дипломат старого, закала, весьма высоко ценимый своим начальством, ему предстояла блестящая карьера, если бы страсть к изучению каких-то нубийских древностей и слабое здоровье его дочери не привязали его на неопределенный срок к берегам Красного моря.

Гертруде было двадцать лет. Тонкая, гибкая, как тростинка, она казалась хрупкой и нездоровой. Молочно-белый цвет ее лица и удивительное обилие роскошных белокурых волос, казавшихся слишком большой тяжестью для этой маленькой головки, подтверждало это. Стоило только взглянуть на нее, чтобы понять, какая тонкая нить связывала ее с жизнью. Мать ее умерла от чахотки, и эта потеря была самым тяжелым горем в жизни господина Керсэна. Теперь он ужасно боялся, чтобы та же участь не постигла и его дочь. Временами слабый кашель и внезапно выступавшие на щеках девушки красные пятна пугали его, усиливая его тревогу. Гертруда мало думала об этом: милая и кроткая, любимая всеми, кто ее знал, она чувствовала себя счастливой и по натуре своей была склонна мечтать и надеяться на лучшее будущее.

Но отец ее не мог ошибаться на этот счет, тем более, что врачи предупреждали его не раз, что влияние менее сухого и мягкого климата было бы безусловно пагубно для Гертруды, и вот, таким образом, из-за нее он решил оставаться в Суакиме, где, собственно говоря, и началась его консульская карьера. Он посвящал все свое свободное время заботам о своей дочери, о ее здоровье, стараясь удовлетворять не только все ее потребности и желания, но даже и все ее капризы, которых у нее, к счастью, было немного. Вопреки общему желанию, скрытность и утайки молодого астронома нарушили до некоторой степени общее оживление и дружественную бесцеремонность, какими отличался разговор этих четырех лиц, а потому все были чрезвычайно рады появлению нового гостя, человека лет пятидесяти, румяного, веселого и словоохотливого доктора Бриэ, дяди Гертруды Керсэн. Это был доктор-путешественник, поселившийся вот уже несколько месяцев в Суакиме, главным образом для того, чтобы лечить свою племянницу, нуждавшуюся, по его мнению, в уходе.

Не проходило вечера, чтобы он не заходил в посольский дом, где ему всегда были рады.

– Здравствуйте, дядя! – воскликнула Гертруда, идя к нему навстречу.

– Милый друг, позвольте познакомить вас с нашим молодым соотечественником, Норбером Моони… доктор Бриэ! – добавил консул, представляя их друг другу.

Те обменялись поклонами, и доктор, со свойственной ему простотой и