И тут к ее лодыжке прикоснулась рука. Она вздрогнула — но никто ее не удерживал — и замерла, услышав в темноте голос Лусинды:

— Это я.

Луиза присела на корточки, пошарила рукой. Лусинда сидела прислонившись к высохшему дереву, упавшему после шторма. Ладонью Луиза ощупала ее лихорадочное, потное лицо, потом Лусинда обняла ее и притянула к земле.

— Меня никто не видел. Все считают, я настолько слаба, что не в состоянии встать. Но пока я еще в силах. Скоро уже не смогу. Но я знала, что ты приедешь.

— Я и представить себе не могла, что ты заболеешь так скоро.

— Никто не верит, что смерть совсем рядом. С некоторыми все происходит очень быстро. Я из таких.

— Я заберу тебя отсюда и прослежу, чтобы тебе дали лекарства.

— Слишком поздно. У меня же есть деньги Хенрика. Но это не поможет. Болезнь бежит по моему телу, как огонь по сухой траве. Я готова. Только иногда мне бывает страшно, в иные дни, на рассвете, когда восход солнца прекраснее обычного, и я знаю, что уже скоро не увижу его. Что-то во мне успокоилось. Человек умирает постепенно, как когда бредешь по мелководью и лишь через несколько километров вода достигает подбородка. Я думала, что умру дома, у мамы. Но я не хочу умирать напрасно, не хочу, чтобы моя жизнь исчезла без следа. Я думала о тебе, о том, как ты искала дух Хенрика во всем, что он делал или пытался делать. Я пришла сюда, чтобы посмотреть, правда ли, что, как считал Хенрик, за доброй волей существует другая действительность, что за молодыми идеалистами прячутся люди с черными крыльями, которые используют умирающих для своих целей.

— Что ты увидела?

Слабый голос Лусинды дрогнул, когда она ответила:

— Мерзости. Но давай я дорасскажу тебе свою историю. Как я попала в Шаи-Шаи, значения не имеет — может, на тачке, может, на грузовике. У меня много друзей, я никогда не бываю одна. Я надела на себя самую рвань, попавшуюся под руку. Потом они оставили меня в песке и грязи возле домишек Кристиана Холлоуэя. Там я лежала, ожидая рассвета. Первым меня увидел седой старик. Позже пришли другие, все в сапогах, широких фартуках и резиновых перчатках. Белые южноафриканцы, один, возможно, мулат. Они спросили меня, больна ли я СПИДом и откуда приехала. Я чувствовала себя как на допросе. В конце концов они позволили мне остаться. Сначала поместили в другом доме, но ночью я перебралась туда, где ты меня нашла.

— Как ты сумела дозвониться до меня?

— У меня остался телефон. Человек, который привез меня сюда, через день перезаряжает батарейку и тайно отдает его мне по ночам. Я звоню матери, слушаю ее перепуганные крики, чтобы удержать смерть на расстоянии. Пытаюсь утешить ее, хотя понимаю, что это невозможно.

Лусинда зашлась кашлем, долгим и хриплым. Луиза пересела и нащупала возле дерева маленький магнитофон. Слушай в темноте тимбилу. Играла вовсе не тень. Звучала кассета. Лусинда перестала кашлять. Луиза слышала, как она в изнеможении тяжело дышит. «Я не могу оставить ее здесь, — думала Луиза. — Хенрик ни за что бы ее не бросил. Должен быть человек, который облегчит ее страдания, возможно, существует какое-нибудь спасение».

Лусинда схватила ее за руку, словно ища поддержки. Но не встала, а продолжала говорить:

— Я слушаю, лежа там на полу. Не больных, а голоса здоровых, находящихся к комнате. Ночами, когда большинство юных белых ангелов засыпают и бодрствуют только ночные сторожа, преисподняя оживает. Под полом есть вырытые в земле комнаты.

— Что там?

— Ужас.

Голос Лусинды так ослабел, что Луизе пришлось наклониться поближе, чтобы разобрать слова. У девушки начался новый приступ кашля, грозивший задушить ее. Она старалась вздохнуть, из горла вырывалось бульканье. После приступа Лусинда долго молчала. Луиза услышала, как альбинос снова заиграл на тимбиле.

— Если у тебя нет сил, не продолжай.

— Я должна. Может, завтра я умру. Эта долгая поездка не будет для тебя напрасной. Как и для Хенрика.

— Что ты видела?

— Мужчины в сапогах, фартуках и резиновых перчатках делают людям уколы. Но колют не только больных. Многие приезжают сюда здоровыми, в точности как рассказывал Умби. Их используют как подопытных кроликов, проверяют на них вакцины. Потом вводят им зараженную кровь. Заражают ВИЧ, чтобы посмотреть, действует ли вакцина. Большинство в том помещении, где ты меня нашла, заражены здесь. Они приехали здоровыми. Но есть и другие, вроде меня, заболевшие иначе. Нас пичкают лекарствами, которые даже на животных не испытывают, проверяют, нельзя ли найти лекарства, когда болезнь уже в полном разгаре. Тем, кто ставит на нас опыты, безразлично, с кем иметь дело — с людьми, с крысами или с шимпанзе. Собственно, животные — это обходной путь. Лекарства-то ищут не для них. Кому, по-твоему, есть дело до принесенных в жертву африканцев, если в результате будут получены лекарства и вакцины, полезные для людей на Западе?

— Откуда ты все это знаешь?

— Знаю. — Голос Лусинды внезапно окреп.

— Я не понимаю.

— А должна бы.

— Как ты обо всем этом узнала? Просто слушала?

— От Хенрика.

— Он видел то, что видела ты?

— Прямо он никогда не говорил. Думаю, хотел пощадить меня. Но рассказывал, что это за вирус, рассказывал, как испытывают различные субстанции, чтобы посмотреть, действуют они или дают побочные эффекты. Он дошел до всего сам, он никогда не изучал медицину. Но он хотел знать. И начал работать здесь волонтером, чтобы узнать правду. Мне кажется, увиденное оказалось гораздо хуже, чем он себе представлял.

Луиза нащупала во мраке руку Лусинды.

— Думаешь, он умер от этого? Оттого что обнаружил, что происходит под землей?

— Волонтерам строго-настрого запрещено спускаться в подвалы, где хранятся образцы вирусов и лекарства. Он нарушил запрет. Стремление узнать правду заставило его побывать в запретной зоне, он рискнул спуститься в подвал.

Луиза изо всех сил старалась понять, что имела в виду Лусинда. Хенрик спустился вниз по лестнице и обнаружил секрет, стоивший ему жизни.

Она была права. Хенрика убили. Кто-то принудил его выпить снотворное. И в то же время ее мучили сомнения. Неужели правда настолько проста?

— Дорасскажу завтра, — сказала Лусинда, и голос ее опять упал до шепота, потерял силу. — Больше не могу.

— Тебе нельзя оставаться здесь. Я заберу тебя отсюда.

— Если ты меня заберешь, мою семью не оставят в покое. Я останусь здесь. Не все ли равно, где умирать.

Луиза сообразила, что уговаривать ее сесть в грузовик Уоррена и уехать отсюда совершенно бесполезно.

— Как ты доберешься обратно?

— Тебе лучше не знать. Но ты не беспокойся. Можешь остаться до завтра?

— Я живу в гостинице.