Члены риксдага к бывшей королеве были настроены вполне лояльно, но вот Тайный комитет Государственного совета занял сугубо враждебную позицию. Опекунский совет тоже был против присутствия королевы в стране во время работы парламента и предъявил к её визиту целый ряд требований: не посещать Швецию во время работы риксдага, не привозить с собой католического священника, не отправлять религиозные службы в своих апартаментах и не посещать мессу в посольстве Франции. В случае нарушения этих условий власти угрожали применить закон и силу.

В Стокгольме всё ещё находился Л. Адами, и Кристина запросила его мнение. Тот ответил, что хотя и не верит в то, что риксдаг или народ поддержат решение Тайного комитета, но допускает, что её противники могут применить силу, чтобы не пустить её в страну. Он советовал ей пока остановиться в Гамбурге и ждать развития событий.

В Гамбурге Кристина появилась 22 июня 1666 года.

Не так просто теперь давались ей сборы в дальний путь. Кардинал Аззолино поддержал её в намерении попытаться самой урегулировать свои финансовые дела и спокойно отпустил из Рима. Ввиду слабого здоровья папы и возможных пертурбаций в Ватикане её присутствие для кардинала было бы обременительным.

Прибыв в Гамбург, Кристина написала Аззолино письмо и тем самым начала целую главу в своём эпистолярии, который дошёл до наших дней и послужил для историков главным подспорьем в деле очищения её биографии от всяких спекуляций и вымыслов[129]. В деловой части письма она сообщала о препятствиях, воздвигаемых шведскими властями на пути к посещению страны, о запрещении двора входить в контакт с риксдагом, о встрече в Гамбурге с членом опекунского правительства и командующим шведской армией в Бремене риксмаршалом Карлом Густавом Врангелем с семейством.

По всей видимости, Врангель должен был отговаривать королеву от поездки в Швецию, но как выяснилось позже, генерал вёл себя вполне самостоятельно, без оглядки на опекунский совет и оказывал Кристине искренние знаки внимания. Возможно, он честно выполнял указания канцлера Магнуса Делагарди, считавшего лучшим оружием против Кристины оказание ей почестей и проявление лести.

Но королева, по-видимому, разгадала тактику стокгольмских властей и использовала визит Врангеля в своих целях. Она демонстративно прогуливалась с Врангелями по улицам Гамбурга, чтобы все видели, в каких хороших отношениях она была со шведскими властями. «Риксмаршал Врангель получил приказ навестить меня здесь от имени короля, и, судя по его высказываниям, он с радостью будет мне повиноваться. Полагаю, что в их намерения входит убедить меня, чтобы я не приезжала в Швецию, но если будет созван риксдаг, то ничто в мире не сможет остановить меня; если же этого не произойдёт, то не поеду и я», — написала она Аззолино.

Между тем неделя проходила за неделей, созыв риксдага откладывался, и никаких сигналов из Стокгольма не приходило. Было ясно, что Стокгольм специально «мариновал» её в Гамбурге, надеясь на то, что она вернётся обратно в Рим. В приступе злости и отчаяния она написала С. Бооту письмо, в котором просила его сообщить кому надо о том, что собирается переехать в Швецию на постоянное жительство. Пусть опекуны дрожат от страха! Стокгольм, конечно, нимало не испугался этой угрозы, а только ужесточил к ней свои требования по вопросу вероисповедания.

Тоскующей Кристиной овладел приступ необъяснимой ненависти к гамбуржцам и к немцам в целом. Она считала их «отвратительнее, чем сама смерть». «В других местах 24 часа составляют сутки, — писала она Другу в Рим, — здесь один час равняется 24 суткам». Единственное утешение состояло в том, чтобы вместе с Тексейрой вновь и вновь разбирать свои финансовые дела и писать одно за другим отчаянные письма Аззолино. Почувствовав вдруг некоторый холодок в отношении к ней кардинала, она стремится во что бы то ни стало избежать разлада с ним, единственным другом на всём белом свете. Она была по-настоящему несчастна.

Но, несмотря на отсутствие денег, Кристина не прекращает «увеселять» местное общество. Её гамбургский дом всё время полон гостей. Она устраивает музыкальные вечера, обеды, организует конные экскурсии за город, а для представительских целей приобретает богатый экипаж, нанимает слуг и одевает их в дорогие ливреи. Всё это, естественно, раздражает её «интенданта» в Риарио, и Аззолино то и дело напоминает ей о необходимости соблюдать жесточайшую экономию. Но Кристина последовательно придерживается своего принципа, согласно которому правитель должен быть непременно щедрым и не обращать внимания на такие «мелочи», как отсутствие презренного металла: «Я принимаю здесь столько людей и получаю так много почестей, приглашений и подарков, что должна им соответствовать».

В июле 1666 года Кристина с секретарём Строппом отправляет десятилетнему Карлу XI письмо, которое конечно же попадает в руки Магнуса Делагарди. Возможно, она именно на это и рассчитывала, объявляя «иду на вы»:

«Мой господин брат и племянник! Из Вашего послания я вижу, что Вам внушили страх по поводу ревизии моего отречения. Об этом у меня нет и мысли, ибо это решение является славой и радостью моей жизни. К тому же я слишком лояльна для того, чтобы забирать его обратно или сожалеть о сделанном. Чтобы рассеять все подозрения, которые внушили Вам мои враги, заверяю Вас, что еду в Стокгольм исключительно для того, чтобы урегулировать мои дела. Однако я настаиваю на своём праве свободно отправлять моё вероисповедание, пусть не публично, чтобы не причинять никому беспокойства. Между прочим, было бы в Ваших же интересах, чтобы я выступала в Швеции как католичка, и я не собираюсь это скрывать…»

Опекунский совет в Стокгольме всячески затягивал созыв риксдага, который был им неудобен и по другим, внутриполитическим, соображениям, но Кристина настроилась ждать до победного конца. Если потребуется, она готова остаться в Швеции навсегда — только бы решить этот проклятый финансовый вопрос!

В этот период она поддерживает контакт с Людовиком XIV и его министром иностранных дел Брианом и просит их дать указания своему послу в Стокгольме, чтобы он оказал на опекунское правительство соответствующее давление. В конце августа Стропп сообщает, что регенты вполне определённо заявили ему, что никакой свободы вероисповедания для Кристины во время её пребывания в Швеции не будет. А некоторое время спустя Госсовет Швеции потребовал от Строппа предъявить его переписку с королевой! Среди её писем оказались инструкции по части контактов Строппа с французским послом Помпоном, предписывавшие послу делать перед Госсоветом демарши по финансовому вопросу. Всё это, естественно, лишь усугубляло обстановку вокруг её приезда в Швецию.

К декабрю 1666 года Адами удаётся внести окончательную ясность в обстановку, и он сообщает в Гамбург, что королева может приехать в Швецию со всей своей итальянской свитой, но без католического священника и не во время сессии риксдага, намеченной на май следующего года. Магнус Делагарди даже пообещал предоставить в распоряжение Кристины свой дом. Адами, со своей стороны, добавляет, что если падре Сантини будет переодет в светское платье, то никто на его присутствие не обратит внимание. Условие о том, чтобы визит состоялся вне рамок сессии парламента, не устраивает Кристину, и она просит Адами сообщить властям, что она выезжает немедленно из Гамбурга, но даёт ему понять, что это её очередная уловка, призванная держать опекунов в напряжении.