Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И дорого. И муторно.
И вообще, руки вон дрожат, пальцы едва ли не судорогой сводит, а может, именно ею. Глаза слезятся. Чернила, обретая силу, меняли цвет, а заодно уже начинали пованивать.
Хорошо так пованивать.
Напоминая, что основной компонент – подхвостовые железы водного урраха, твари медлительной, туповатой, но способной отравить среднего размера озеро. Этими вот самыми выделениями. Зрелыми.
Судя по тому, что слезы просто-таки катились по щекам, мои железы были очень даже зрелыми.
Но я сумела.
Я дописывала последнюю руну, когда в дверь постучали. Вежливо так. Настолько вежливо, что дверь сразу захотелось запереть еще на один засов, а лучше и подпереть. Вон хотя бы столом. Он тяжелый, дубовый, аккурат подойдет.
Но я закрыла флакон с остатками чернил.
Поднялась. Мышцы неприятно тянуло, напоминая, что тело человеческое плохо предназначено для стояния в одной позе.
– Открывай, что ли, – сказала я Элю, который дернулся было руку подать, но остановился у внешнего круга. Вот и правильно. Нечего по самодельным пентаграммам, которые, может, не до конца просохли, лазить.
– Уверена?
– Уверена, выбора у нас особого нет, – я добралась-таки до окна, что было непросто. Темные линии на дереве влажно поблескивали, словно намекая, что стоит коснуться – и мигом размажутся, лишая и труды мои, и день нынешний всякого смысла. Ступать приходилось меж линиями.
Вонь усиливалась и обретала, так сказать, полноту. Кажется, я начинаю понимать, зачем в курительные смеси, которые полагалось возжигать в процессе вызова, добавляли розовое масло, розмарин и три капли настурциевого эльфийского настоя.
Чтоб не задохнуться от этой вони.
Окно открылось, впустив ветер, слегка разбавивший вонь. Подумалось, что соседям аромат точно не понравится. А потом, если это потом будет, придется менять не только пол, но и стены.
С другой стороны, где еще рисовать?
– Вижу, – мягкий этот голос заставил меня поморщиться. Голова болела. То ли от вони, то ли от напряжения, то ли от всего сразу. – Я успел вовремя.
– Смотря для чего.
Нынешний гость был не то чтобы неожиданен. Скорее… мне стало грустно.
Вот просто грустно, и все.
Почему бы не появиться кому-нибудь иному? Папочке вот. Не верю я, что он настолько серьезно приболел, чтобы вот просто взять и забыть о моем существовании, равно как о семейном кольце, демоне и коварном плане захвата власти в отдельно взятой провинции.
А тут этот вот.
Хорошо, что один.
– Чтобы помочь, – гость отвесил глубокий поклон, столь изысканный, что аж челюсти от раздражения свело. – Мне подумалось, что вам не обойтись…
В его ладони засиял флакон-капля. Сделанный из мутного стекла, он был невелик и по-своему невзрачен. А вот маншул заворчал. И спину выгнул.
Стихло шебуршание внизу. И вообще стало так тихо-тихо.
– Пыльцу фей непросто достать, – сказал гость, присев. И короткие волосы его растрепались, скрыв лицо. – Фейки… неразумные создания, но красивые. Они живут в заповедном лесу, куда не ступала нога существа смертного.
– Ага, – я поскребла левую пятку.
И еще подумалось, что носки стоило бы переодеть. Вот как-то не к лицу вступать в битву со злом, когда носки рваные. Неуважительно как-то.
– Днем их не найти, а ночью они поднимаются над старыми камнями… не над всеми, – он смотрел на меня словно зачарованный, а я на него.
Не человек. Не эльф.
Друг? Отнюдь. Гость в доме прекрасной леди Алауниэль, которого с трудом терпели. И мне было обидно, ведь эльфячья бабушка ему поверила. Хотелось бы думать, что он и ее обманул.
Всех обманул. И нас вот.
– Они выбирают места силы, те, которые еще помнят старый мир и хранят его отпечаток. И в этих местах они пляшут, пляшут, пока не рассыпаются на искры. А из искр появляются новые фейки. Что же остается, оседает на травах пыльцой, – он катал флакон в пальцах, и в туманной белизне его вспыхивали те самые искры.
Феек было жаль.
Хотя… подозреваю, еще одна сказка, рожденная в глухом лесу, в том, куда не ступала нога смертного. По общепринятой версии.
А Эль молчал. И я чувствовала, до чего непросто дается ему это молчание. А потому прохромала через пентаграмму – все же, судя по запаху, чернила в достаточной мере стабилизировались, чтобы больше не опасаться за сохранность ее, – и протянула руку.
– Спасибо.
Показалось, не отдаст.
Но нет. Изящные пальцы разжались, и флакон упал мне в ладонь. Какой теплый…
– Здесь остальное, – гость опустил на пол коробку и отступил, взмахнул рукой, показывая, что не намерен мешать. – Теперь вы можете провести ритуал.
– А ты…
– Посмотрю.
– А если мы откажемся? – тихо поинтересовался Эль. И голос его звенел от напряжения. Но гость ответил лишь рассеянной улыбкой, будто спросили его о чем-то совершенно неважном.
А ведь он не похож на злодея. Никак.
Вот отец мой, он отборная сволочь. У него весь сволочизм, можно сказать наследственный, с кровью предков доставшийся, на породистой роже написан. А этот… дитя света. Кто придумал, что эльфы не способны на дурное? Наверное, тот же человек, который решил, будто темные дела творятся только ночью.
Зря. Вечер для них тоже подходит.
– Для начала я советовал бы перекусить, – второй пакет лег на пол. – Я взял на себя смелость принести кое-что. Леди Эрраниэль беспокоится, что вы совсем перестали показываться дома. И можете похудеть. Как по мне, излишняя худоба вреда не принесет, но она порой упряма.
– Не смей! – Эль сжал кулаки.
Вот только драки мне здесь не хватает. И я взяла мужа под руку. На всякий случай. Если все-таки полезет, удерживать не стану, но хотелось бы понять, какого гхырла здесь вообще творится.
И почему демон затих. Затаился будто.
Испугался? Не смешно. Демоны не умеют бояться. Они иные. Могущественные. Агрессивные. Некоторые полагают, что не особо умные, но здесь я готова была спорить. Но страх… перед кем? Перед существом смертным, несмотря ни на что.
– Поговорим? – предложила я.
И гость слегка склонил голову.
Устроились в гостиной. И Эль встал за моей спиной, руки положил на плечи, то ли меня удерживая, то ли себя. А я забралась в кресло с ногами и терла, терла ноющие мышцы. Тело мое никак не желало понимать, что ситуация серьезная и отвлекать от беседы не стоит.
Солнце садилось.
И свет его, проникая сквозь старое стекло, касался гостя. И в этом закатном свете полукровка не выглядел хоть сколько бы зловещим.
– Как