Охраняют гробницы великих, для чего, собственно, и создавались, ибо нет охранников лучше.

Над ними не властно время, и лишь кровь сотворившего может остановить тхарка.

– Может, это кровь демона виновата, но я их понимаю. Ему жаль. Он тоже предпочел бы другое тело, но… суть тхарка усилила темную составляющую моей крови.

И в руке демона отпала надобность. У отца получилось сотворить необходимое ему зелье.

– Те, в доме его… кровь… и остальное? Он решился на ритуал? Сперва проверил его на Мариссе…

Жаль Мариссу не было.

– Поэтому и тихо, верно? Преображение требует времени. И то, что в доме… все те люди… я думала, что их убила Марисса, но это отец? Ему понадобятся еще жертвы… а потом? Что будет потом? Он призовет свою нежить и выпустит ее на улицы города? И окажется, что некроманты не способны справиться? А он предложит способ… свой… иной… зелье, которое избавляет тело от слабостей, свойственных ему, дает силу, бессмертие и возможность подчинить нежить. Кто откажется?

– Думаю, что многие, – тихо заметил Эль. – Наш народ…

– Уйдет. Твоя матушка уже оставила дом, и я был бы рад, если бы моя леди последовала за ней. Я, конечно, не позволю ее тронуть. – Нервно дернулась голова. – Но остальные не будут вмешиваться. Даже те, кто знает правду.

– А есть…

– Ты слишком наивен для своих лет, страж. Дети Пресветлого леса давно наблюдают за людьми. И поверь, все, что происходит здесь, – лишь удобный повод начать войну.

И никто из высших рас не скажет, что повод вымышленный.

Игры с демонами опасны для мира. А люди… люди беспечны, жадны, многочисленны. Я не думаю, что только эльфы пришли к подобным выводам.

– Но хорошо то, что моей крови все же недостаточно. И ему нужен демон.

И значит, мой отец, вернее, то, что из него получилось, придет за своим демоном. А я… я не справлюсь! Я не настолько хороша, чтобы вступить в схватку с личем. И не настолько наивна, чтобы надеяться, что мне позволено будет убежать.

Что ж… Некромант – опасная профессия.

– Думаю, – Ниар смотрел на солнце, которое почти скрылось, – стоит переодеться… У тебя, помнится, было удивительно красивое платье.

Творить темные дела ночью неудобно? Это смотря кому.

Я знала, что он придет. И не только я. Знала и ждала. Я расставила свечи.

И смешала травы.

Перебрала вручную угли для жаровни, хотя в этом-то нужды не было, но действие, пусть и бессмысленное, успокаивало.

И он пришел.

На сей раз обошлось без стука. Просто скрипнула, приотворяясь, дверь, запертая, к слову, на засов, а я подумала, что все-таки стоило ее подпереть. Нет, я не надеялась, что стол задержит отца, но хоть какое-то препятствие, а то заходи, бери что хочешь… или вот веди себя по-хозяйски.

– Здравствуй, что ли, – сказала я, вытирая измазанные угольной пылью ладони о куртку.

– Здравствуй.

А он говорил чисто. Разве что чересчур аккуратно, четко проговаривая каждый звук, и эта вот излишняя аккуратность царапает слух.

И внешне…

По Мариссе было заметно, что она не человек. И по тому, по которому скучали крысы, тоже. А отец… он остался собой? Или… Нет, конечно. Это как игра в прятки, найди тень, сокрытую в тенях. Или тварь, что подобрала человеческое тело.

Не потому ли он так тянул время? Приспосабливался. Учился двигаться. Говорить. Одеваться.

– Узел крупноват, – не удержалась я, указав на шейный платок. – И пуговицы не все застегнул.

– Мелочь, – он оскалился, и зубы его были плоски и ровны, как у человека, но меня все равно передернуло. – Привыкну.

И я не усомнилась, что и вправду привыкнет.

Он стоял и смотрел. Примерялся.

И я понимала, что если у него возникнет желание свернуть мне шею, он его воплотит. А я… я ничего не смогу сделать. Разве что умереть красиво и в бою. Но проблема в том, что умирать я не собиралась. И потому просто повернулась спиной.

Это стоило немалых сил. И нервов.

Но… один шаг. И еще один. Кухня. Пентаграмма кажется вплавленной в доски пола. Свечи стоят. Угли в жаровне дымятся. Рядом в чаше тускло переливается то, что благородные ученые скромно именовали «запретной субстанцией», не догадываясь, верно, что есть куда более запретные.

– Не самая аккуратная работа, – он прошел за мной, чтобы остановиться за моим плечом. Близко. Настолько близко, что теперь я ощущала едкий запах мертвечины.

Надо же.

А он знает. И пытается скрыть его за маслами, которых вылил на себя куда больше, чем следовало бы. Вот только эффект получился обратный. Будто средь розовых кустов труп разлагается.

– Я не самый лучший некромант, – отозвалась я, взяв в руки чашу. – Череп сам на место поставишь или мне?

– Я могу тебя убить.

– Можешь. Наверное. Или нет? Если бы мог, ты бы это сделал. Значит, есть что-то, о чем я не знаю. Что-то, что мешает действовать напрямую… причинять вред.

И тварь растянула губы в улыбке:

– Сообразительная.

Какая уж есть.

С другой стороны, тот факт, что он не способен свернуть мне шею из опасения, что клятва может и в не-жизни сработать, ничего не значит. Всегда найдется кто-то, готовый помочь ближнему своему в нелегком этом деле.

Были бы деньги.

Деньги у папочки были.

Я оскалилась, надеясь, что выгляжу в достаточной мере дружелюбно, и сказала:

– Давай договариваться, что ли?

Он наклонил голову чуть больше, чем наклонил бы человек, и шея его потянулась так, что меня передернуло.

– Во-первых, убить меня ты не можешь. Во-вторых, ты не в том состоянии, чтобы провести ритуал. Тебе понадобится некромант. Конечно, под твоей рукой их изрядно, но мы оба понимаем, что одно дело – пакостить по-тихому, и совсем другое – брать на себя кровь. В-третьих… хотя и этого достаточно.

Откуда во мне этакая смелость? Почти лихость, медленно, но верно переходящая в дурь?

– Я проведу ритуал.

Демон где-то там, за краем мира, завозился, и в эмоциях его мне почудилось недоверие.

– А там… там посмотрим, чья некромантия угодна миру.

Губы того, что притворялось моим отцом – вот знала я, что не нужно искать родственников, – растянулись в подобии улыбки.

– Что ж, – голос его звучал почти привычно, – действуй. И быть может, я позволю тебе остаться в живых.

Ага. Еще немного, и поверю.

А ведь мама говорила, что не стоит верить незнакомым личам.

Каждый некромант знает, что бояться надо не той тьмы, которая снаружи, но той, что внутри. Снаружи… подумаешь, ночь. И вовсе она не кромешная. Луна вот прячется меж облаками, поблескивают