Однажды в дискуссии в стенах Верховного Совета я повторил неоднократно высказывавшееся мною ранее суждение: «...переход к капитализму не может рассматриваться как самоцель. Социализм и капитализм – это всего лишь способы достижения социально-культурных и экономических задач. Если окажется, что в наших условиях капитализм окажется менее эффективным, чем социализм, мы смело должны избрать другую Систему, может быть, в большей степени идти по пути конвергенции, используя преимущества каждой из Систем. Нас не должны сдерживать догматики-апологеты ни капитализма, ни коммунизма». Может быть, поэтому я подвергался не просто критике со всех сторон, а чудовищным клеветническим кампаниям с откровенной целью уничтожения. Критика при этом велась и справа, и слева – и те и другие считали мои взгляды чуждыми...

Странное дело, в ходе прошлых (и позапрошлых!) парламентских выборов все эти вопросы оставались в стороне, видимо, они показались малоинтересными для всех или почти всех политических сил. И вот они, эти выборы остались позади, а с телеэкранов и газет – непрерывные разговоры о том, как хорошо будут теперь идти (реформы), когда вся власть – в руках президента и его партии. Наивные иллюзии. Кто мешал правительству существенно (в 2–3 раза) увеличить заработную плату большинству работающих людей? Это было бы большим благом для всей экономики – резко возросло бы потребление, расширилась бы емкость внутреннего рынка, промышленность и сельское хозяйство стали бы работать намного интенсивнее, возросла бы занятость в сфере услуг. При грамотном регулировании без труда можно было «держать» инфляцию на нынешнем ее уровне и т.п.

Критики справа исходят из маниакальной идеи, что Владимир Путин, вначале как президент, затем как премьер, отошел от «демократической линии» Ельцина и установил авторитарный режим личной власти. Это, конечно, далеко от правды. Путин не расстреливал парламент, не создавал конституционный строй «под себя». Он не нарушал Конституцию, тем более что никакой нужды в прямом ее нарушении не было. Она позволяла толковать возможность изменений таким образом, как они были осуществлены. Проблема – в другом, а именно – в отсутствии в Конституции сдержек и противовесов. Это было сделано вполне сознательно составителями Конституции, когда они безбрежно расширили конституционные полномочия под директорат Ельцина, только что расстрелявшего Верховный Совет. Да, конечно, тогдашний Кремль был значительно стеснен «хасбулатовским Верховным Советом» – но расстреляли под улюлюканье шайки псевдодемократов и мародерствующей толпы. В результате Ельцин сосредоточил в своих руках всю власть в стране. Все перед ним трепетало. Запад не пошевелил даже пальцем, чтобы не допустить эту жестокую расправу. Эгоизм, оппортунизм, соглашательство – эти врожденные свойства западных демократий проявились тогда во всем своем блеске, когда их представители восхваляли тирана за жестокую расправу с парламентариями.

С декабря 1993 г., когда Кремль навязал стране какую-то странную конституцию, нигде и ни с кем не обсуждая («штопали» в кулуарах), – и Ельцин, конечно же, стал обладать практически диктаторской, большей, чем ныне Путин и Медведев, властью. Этому способствовали ряд объективных и субъективных причин, в том числе и СТРАХ (пришедший после расстрела). Этот страх, возможно, в немалой степени явился причиной того, что на политическом поле осталась сплошь «серая масса». Престарелый диктатор в полном объеме передал ее (власть) Путину, как это происходит в наследственных монархиях. Не смешно ли критиковать азербайджанский, или казахский, или узбекский вариант высшей власти!

В силу целого ряда причин Владимиру Путину пришлось затратить много сил для того, чтобы сохранить эту власть в том объеме, в котором обладал его предшественник. Он начал и вел долгую войну в Чечне, не замечал коррупционеров во власти (боясь их трогать), выдвигал малоспособных людей из Питера (Москву не знал и побаивался ее), воевал с телевидением (страшась критики), изгнал Гусинского и Березовского (болезненно реагируя на их излишне «вольное поведение»), бросил в тюрьму Ходорковского (показательная порка в назидание крупным предпринимателям).

И только осуществив все эти акции, Путин сумел, во-первых, почти в полном объеме стать наследником необъятных полномочий, полученных им от Ельцина, во-вторых, преодолеть глубоко затаившийся в сознании комплекс неполноценности (в силу очевидной неготовности к крупной государственной деятельности, незначительности политического опыта, что, кстати, не следует рассматривать с точки зрения упрека, я фиксирую этот факт всего лишь как реальную данность).

Оппоненты Путина – и справа, и слева – совершенно неправы, когда критикуют Путина за якобы отход от ельцинского наследия по следующим направлениям:

● Вместо политической демократии, приверженцем которой был якобы Ельцин, Путину ставится в вину внедрение управляемой демократии, под которой понимается автократическая власть кремлевского правителя.

● Вместо свободы слова, которая была характерна режиму Ельцина, введена государственная цензура, телевидение стало подконтрольным президентским институтом, газеты лишены возможности критического анализа власти.

● По их мнению, Путин, поощряет шовинистические общественные настроения.

● Одновременно Путину ставилось в вину проигрыш партий – Союз правых сил (Немцов, Чубайс, Хакамада, Гайдар) и демократической партии «Яблоко» Явлинского.

При этом анализ поражения этих двух партий в предыдущих избирательных кампаниях осуществляется весьма бедно, примитивно. На деле же в этом поражении правых меньше всего следует винить Путина и даже Центральную избирательную комиссию Чурова. Отмечу кратко следующее.

Первое. Для «Правого дела» Михаила Прохорова в России не существовало и не существует вообще никакой социальной базы – крупный капитал представлен всего лишь несколькими группами монополистов, сформировавшихся исключительно благодаря президентско-правительственной власти в эпоху Ельцина – Черномырдина – Чубайса. Это и есть экономическая опора «правых», но ее было совершенно недостаточно, чтобы стать политической партией – она не выходила за пределы интересов крупного капитала (не существовало сколько-нибудь ощутимой социальной базы). СПС не сумела этого сделать и оказалась в изоляции от общества, для которого само слово «правые» – сигнал об опасности. Буржуазные партии, конечно же, должны появиться в буржуазной стране, но их лозунги должны выходить за пределы собственно интересов крупной (и даже средней) буржуазии, отражать интересы если не рабочего класса и крестьянства, то хотя бы бедствующих слоев интеллигенции, – если они хотят становиться федеральными партиями. Исходить из отсутствия классовой стратификации общества – это не только незнание общества собственной страны, но и отражение теоретической несостоятельности, эклектики в мировоззрении, вместо логичной системы взглядов.Теоретики партий должны были знать, что специфика капиталистической системы, нарождающейся в России, заключается, среди прочего, и в том, что крупные монополистические группы, являясь самодостаточными, индифферентно относятся к классу предпринимателей, он им не нужен, им достаточно иметь тесные связи с властью. Тем самым эта бизнес-группа (из крупнейших капиталистов) блокирует становление капитализма как системы, изнутри подрывает конкурентные механизмы. Отсюда – его отторжение нарождающимся немонополистическим предпринимательством, усматривающим в нем опасность не меньшую, чем со стороны реваншистских политических сил. Однако такого понимания этой специфики, судя по выступлениям «партийных вождей», не существует.