этого рынка в конце 1920 г. объяснялось, в частности, следующими мотивами: «…Сухаревка была поистине очагом спекулятивной заразы и спекулятивного разврата. Она растлевала не только буржуазные ряды, она деморализовала красноармейцев, которые „соблазнялись“ и продавали там свои шинели…»[1263]

Немалую часть «клиентов» РКД составляли городские маргиналы. Часто по подозрению в дезертирстве на улицах города брали бродяг и лиц без определенных занятий, примерно подходивших по возрасту. Как правило, они не имели никаких документов и уж точно не состояли на учете.

Одним из способов привлекать к себе меньше внимания на улицах, на железных дорогах было переодевание. Дезертир-красноармеец воздухобойной обороны Петрограда С. Биртер был задержан в гостинице «Москва» в морской форме с документами на имя моряка Ганса Петерсона. Будучи отпущенным в отпуск, он не вернулся в часть, а воспользовался формой, которую его друг-моряк, уезжая на фронт, просил отнести его родителям, удостоверение же купил. Этот случай заслуживает внимания, так как прослеживалась некая тенденция к сознательному переодеванию именно во флотскую форму. В одном из приказов по Петроградскому гарнизону находим: «За последнее время обнаружено, что много воров и спекулянтов, пользуясь революционной заслугой моряков Балтийского флота, носят матросскую форму»[1264]. Неприятие этого факта было сильно: в приказе значится единственный вид наказания – расстрел на месте.

Логичным шагом для дезертиров было переодевание в женскую одежду, так, был задержан в платье при попытке уехать в деревню некто А. Минаев[1265]. Этим способом пользовались многие опытные дезертиры, например, А. Алль, который еще «при царском режиме скрывался все время», был арестован не только в платье, но и в парике[1266].

Скрытой формой дезертирства было «самоукрывательство» – поступление на службу в тыловые части, различные учреждения, на лесозаготовки и т. д. Р. А. Муклевич именовал данную категорию «легальным дезертирством»[1267]. Председатель Новгородской ГКД Бендер назвал заведующих торфоразработок и лесозаготовок «отцами-благодетелями» дезертиров[1268]. Неоднократно местные комдезертир признавали свое поражение при столкновении с этими учреждениями: извлечь дезертиров с удостоверениями они не могли. Проанализировав результаты недели добровольной явки дезертиров по Петроградской губернии (27 мая – 3 июня 1920 г.), председатель Петроградской ГКД Р. М. Модлин сообщил о необходимости внесения со стороны ЦКД ряда изменений в дело борьбы с дезертирством именно по вопросу отношения к удостоверениям[1269]. Ситуация эта, однако, сложилась не повсеместно, а лишь в «некоторых уездах», где Модлин был вправе подозревать некое покровительство со стороны уездной власти, которая была вполне объяснима с хозяйственной точки зрения, но совершенно недопустима с позиций борьбы с дезертирами и строительства армии. Подводя итоги работ комдезертир Петроградского округа за первый год их деятельности, член ЦКД М. Лурье заметил: «Каждой комиссии пришлось пережить немало неприятностей, много нервов истрепали нам прежде зеленые банды и пр<очие>, а теперь лесозаготовщики и др<угие>»[1270]. Он сделал любопытное обобщение, выводя зеленых как главную проблему антидезертирской борьбы, наиболее наглядное, типичное «лицо» дезертира 1919 г. Теперь же, в марте 1920 г., оно сместилось в более мирную плоскость, соответствующим образом менялись (или должны были поменяться) и меры борьбы.

Работа на особо важных предприятиях, «деятельность которых необходима для снабжения Красной Армии и жизни страны», давала освобождение от службы[1271]. По мнению главы Псковской ГКД И. С. Шпынева, освобождение от службы «учетников» оказывало развращающее влияние, ведь «дезертируя красноармеец не ждет поимки и наказания, а надеется окопаться в тылу, подобно своим предшественникам»[1272]. Выгодным местом службы в городах до середины 1919 г. была пожарная охрана, но после того как выяснилось, что «в пожарных дружинах служат лица призывного возраста, которые были освобождены от мобилизации как специалисты, на самом деле большинство… не несут никакой специальной работы», эта служба была основательно вычищена комдезертир[1273].

Дезертир Я. Федоров бежал из белогвардейского плена и, «охладев к войне», пристроился в тылу. Попытки вернуть его натолкнулись на активное бюрократическое сопротивление. Следствие по данному делу вынесло следующее суждение: «Странно, как Федоров, не служивший ни одного дня успел зарекомендовать себя незаменимым работником? Объяснение этому явлению кроется в том, что его родной брат Степан Федоров состоял в то время Председателем Новоржевского Уездного исполкома, который нажимал на все кнопки для того, чтобы укрыть брата Якова от отправки в Красную Армию»[1274]. По выражению исследователя В. В. Канищева, «достаточно призвать какого-нибудь переписчика, конторщика, бухгалтера, секретаря, как начинаются вопли, несутся сотни, тысячи удостоверений, ходатайств о незаменимости»[1275].

После освобождения территорий от белых войск многих местных жителей вынужденно принимали на службу в различные учреждения или тыловые структуры, «отнимая» тем самым их от мобилизации, что было, в принципе, незаконно. Реальная обстановка не давала их «работодателям» ни времени, ни желания для отделения зерен от плевел. В западных уездах Псковской и Петроградской губерний «…почти ни один крестьянин не имел личных карточек и трудно было выявить его отношение к воинской повинности, а ожидать, когда будут работать военкоматы времени не было»[1276]. Начальник полевой телеграфной колонны № 44 В. Иванов нуждался в специалистах для обеспечения связи во время отражения наступления армии Юденича. Разыскивая их, он взял на службу пять заведомых дезертиров («документов их не просматривал… могли попасться и дезертиры»). В. Иванов заявил, что руководствовался исключительно интересами дела, сознавшись одновременно, что «делал преступление». Уже по ликвидации угрозы Петрограду, в Ямбурге он стал хлопотать о выдаче своим сотрудникам учетных карточек. Но они были арестованы, несмотря на заступничество и ходатайства начальника, который, видимо, также подвергся наказанию как укрыватель[1277].

Интересен случай дезертира В. Петрова, ставшего, силою обстоятельств, сотрудником комиссии по борьбе с дезертирством. В сентябре 1920 г. он, просрочив 10 суток отпуска, был отправлен в Лужскую УКД, но в пути сбежал, что любопытно, вместе со своим конвоиром. Устроившись в один из запасных полков, он вскоре был вновь арестован и препровожден в указанную комиссию. В итоге В. Петров был принят на работу в канцелярию УКД, где «не хватало хороших работников, каким является Петров»[1278]. Этим делом заинтересовались в Петроградской ГКД, куда в ходе разбирательства он был доставлен для допроса. Председатель Лужской УКД Леман хлопотал о прекращении дела Петрова и о закреплении его за комиссией: «Настоятельно прошу Петрова оставить и тем самым дать мне возможность иметь опытного делопроизводителя, в коем я нуждаюсь, а подыскать нет никакой возможности…»[1279]

Весьма своеобразной категорией отнесенных к дезертирам были вернувшиеся бывшие пленные Мировой войны, которые были обязаны вставать на воинский учет. Многие из них не уезжали на родину, а оседали в Петрограде, «легализуясь» через устройство на работу. В донесении