Идеи половой свободы поддержал Троцкий. И для революционеров низших уровней эти установки оказались очень соблазнительными, кое-где их кинулись воплощать. Во Владимире издали приказ, что девушки с 18 лет обязаны отдаваться по разнарядке, наподобие «всеобщей трудовой повинности», создали специальное бюро, где все женщины должны были зарегистрироваться для таких надобностей [56]. Генерал Пуль докладывал в военное министерство Англии, что в некоторых северных городах создавались «комиссариаты свободной любви», а за отказ выполнять «обязанности» женщин подвергали публичной порке. При одном пленном комиссаре был найден документ: «Сим удостоверяется, что товарищ Едиоников уполномочен взять для себя молодую девушку. Никто не должен оказывать ему никакого сопротивления» — с подписью и печатью [56]. Но такая разнузданность грозила подорвать дисциплину. Против Коллонтай выступили Ярославский, Семашко, Сольц. Отстаивали «революционный» аскетизм и призывали «беречь половую энергию для строительства коммунизма».

Вообще-то у революционеров со свободой любви традиционно было «все в порядке». Плеханов жил с женой и Коллонтайшей дружной «тройкой». Ленин точно так же сошелся с Инессой Арманд. Переезжали в разные страны втроем, селились втроем, в Россию через Германию ехали втроем в одном купе. И что бы там Надежда Константиновна ни думала, но крупных скандалов не отмечено. Свыклась, общалась с Арманд как с подружкой. Свердлов на этот счет тоже был не промах. Еще в юности, руководя подпольщиками в Нижнем Новгороде, окружал себя девицами и использовал их не только для печатания прокламаций. А став председателем ВЦИК, разъезжал по стране с целым штатом симпатичных секретуток. Чичерин был гомосексуалистом. Возможно, это помогало на дипломатическим поприще — поскольку сей «изыск» был распространен в высшем свете Германии, Австро-Венгрии… Тем не менее сексуальный беспредел в стране мог развалить всю работу, а поведение Коллонтай было слишком уж вызывающим. Поэтому в ЦК на нее нажали, заставили зарегистрировать брак с Дыбенко, а «бюро» и «комиссариаты свободной любви» прикрыли.

По другим направлениям «переделка» страны и народа продолжалась полным ходом. Перечеркивалась преемственность с прежней Россией. На субботниках сносились памятники царям, полководцам, государственным деятелям. Вместо них на скорую руку ставились уродливые монументы Каляеву, Разину, Пугачеву, Конституции. Отменялись все старые праздники. Вместо них Свердлов наметил новые: годовщина «кровавого воскресенья», день Парижской коммуны, день всемирной солидарности трудящихся, годовщины Февральской и Октябрьской революций… Придумывались и новые ритуалы праздников с шествиями, демонстрациями, массовыми балаганными действами.

И сами эти празднества широко использовались для перелицовки народного сознания. Становились новыми «вехами» годичного цикла, на которые надо ориентироваться в жизни. Служили нагнетанию жестокости. В каждой публичной речи раз за разом повторялось — «кровь», «смерть», «уничтожим», «истребим». В шествиях и театрализованных акциях чучела «буржуев» болтались на виселицах, сжигались, потрошились. Стоит обратить внимание на еще одну характерную особенность. Настойчиво внедрялось понятие «жертв на алтарь революции». Эту фразу можно понять в переносном смысле. А можно и в прямом. Особенно если учесть, что атеизм большевиков — это тоже миф. Да, в партии были убежденные атеисты. Но далеко не все.

Например, масонские учения, как ранее отмечалось, не атеистичны. Их символика, ритуалы, теории восходят к древним сакральным культам, гностическим теориям. В чем смыкаются с каббалистикой. И даже рожденные в масонских кругах идеи либерализма, противопоставляющие религии «просвещение», не являются полностью атеистичными. Их истоки — в одном из направлений гностицизма, которое базировалось на известной библейской легенде о «яблоке познания». Но выводы делало не библейские. Бог (у гностиков — «Демиург») рассматривался как злое начало, поскольку запрещал вкушать «плод познания». А благим началом признавался тот, кто подтолкнул вкусить его. Змий. Именно он был божеством «просвещения». В его честь якобинцы французской революции строили «храм Разума», ему приносили жертвы на гильотинах. Ну а Свердлов и ряд его соратников, в отличие от Троцкого или Бухарина, к масонству не принадлежали, но являлись убежденными последователями темных оккультных учений [182].

Поэтому для некоторых «посвященных» понятие «жертвы на алтарь революции» являлось вполне осознанным. За успехи надо платить кровью неким потусторонним силам. А не хочешь сам ложиться на «алтарь» — клади других. И многие бессмысленные убийства в период установления советской власти вызывают подозрения о таких «жертвоприношениях». А в июле разыгралась кровавая драма цареубийства…

Сразу после отречения Николай II высказывал Временному правительству пожелание выехать в Англию. И правительство соглашалось, сочло это хорошим выходом из положения. Соглашались и англичане, 23 марта 1917 г. Бьюкенен сообщил о положительном решении кабинета. Благородно повело себя и германское командование. Заверило, что «ни одна боевая единица германского флота не нападет на какое-либо судно, перевозящее государя и его семью». В апреле группа патриотических офицеров подготовила для царя побег в Швецию, но он отказался. Считал, что вскоре выедет официально. Однако англичане после различных проволочек вдруг сделали резкий поворот. И тот же Бьюкенен передал в российское министерство иностранных дел ноту: «Британское правительство не может посоветовать Его Величеству (королю Великобритании Георгу V) оказать гостеприимство людям, чьи симпатии к Германии более чем хорошо известны». Вот так! Государя, столько сделавшего для союзников, до конца сохранявшего верность им, голословно обвинили в прогерманских симпатиях! [127]

С этого момента участь царя и его семьи была фактически предрешена. Временное правительство «намек» союзников поняло, отношение к императору сразу изменилось, и на совещании четверых министров-масонов, Львова, Терещенко, Некрасова и Керенского, было принято решение сослать Романовых в Тобольск. Когда к власти пришли большевики, они намеревались устроить над царем публичное судилище. Этой идеей очень вдохновился Троцкий, намеревался блеснуть в роли главного обвинителя. Но после изучения материалов следствия, собранных Временным правительством, выяснилось — никакого компромата на Государя накопать не удалось, и «красивого» процесса не получится. Конечно, это не остановило бы большевиков. Но добавился еще один фактор. «Силы неведомые», имевшие своих эмиссаров в высших эшелонах советской власти, наметили — убийство должно быть ритуальным.

Курировал операцию Свердлов [31]. Но в тайну был посвящен не только он. Часть переписки, предшествовавшей цареубийству, шла через Зиновьева и Урицкого. Вызывает ряд вопросов и роль Троцкого. В мемуарах он утверждал, будто узнал о расстреле Николая II и его семьи пост-фактум. Вообще отсутствовал в Москве, был на фронте. А когда вернулся, Свердлов сообщил ему о случившемся. Лев Давидович вроде бы поинтересовался: «А кто решал?» Свердлов ответил: «Мы здесь с Ильичем решали». И Троцкий согласился, что сделано все правильно, революция должна сжечь за собой мосты. Это ложь от начала до конца. В описываемое время Лев Давидович еще ни разу не выезжал на фронт, впервые он отправился туда 8 августа. А протоколы заседаний Совнаркома свидетельствуют, что он находился на том самом заседании 18 июля, на которое явился Свердлов и доложил о расстреле царя. А ведь Троцкий обладал завидной памятью. Зачем же ему понадобилось врать? Зачем-то понадобилось.