– Проведите нас к Романову, – вывел меня из оцепенения голос одного из солдат.

Муж сидел в кровати, когда мы все вошли в спальню. Комиссар в костюме шофера объявил мужу, что он должен встать и ехать на Гороховую.

Я начала их умолять, чтобы моего больного мужа не поднимали с постели и протелефонировали в Чеку. Комиссар был человек приличный и согласился позвонить. Он соединился с Б. и стал его спрашивать, нельзя ли больного мужа оставить дома. Видимо, оттуда последовал вопрос: “Какая температура? ” Получив ответ: тридцать семь и пять десятых, комиссар вскоре положил трубку. Затем он повернулся ко мне и сказал:

– Вашего мужа мы бы не тронули, если бы его температура была не менее сорока.

С дрожащими руками и сердцем, готовым разорваться, вошла в спальню мужа, чтобы объявить ему об его участи. Муж принял эту весть спокойно. Мы все и наша прислуга были убиты. Солдаты в это время начали обыскивать квартиру.

Никогда не забуду момента отъезда мужа. Я не могла остаться одна, а потому упросила комиссара взять и меня в Чеку. Мы сели внутрь автомобиля с комиссаром и солдатом, настаивавшим на аресте. Рядом с шофером сел другой, с винтовкой. Вся наша прислуга, швейцар и некоторые из жильцов вышли нас проводить, и было такое впечатление, как будто оплакивали дорогого покойника. Мы ехали молча.

Приехав на Гороховую, наш комиссар объявил солдатам, что ведет арестованного Романова, и нас немедленно пропустили. Мы поднялись наверх и вошли в приемную, куда ежеминутно приводили вновь арестованных. Сели. На муже лица не было. Просидели мы так более часа. Вдруг какой-то писарь вызывает меня, спрашивает фамилию, звание, адрес и все записывает в книгу. На мой вопрос: “Зачем все это? ” – он отвечает: “Да ведь вы арестованная?”

– Я сопровождаю арестованного мужа, – объясняю я ему, и он меня отпускает.

Время идет. Мы сидим более двух часов. Никто нас не вызывает. Вдруг я вижу, входит Б. Чтобы не подвести его, осторожно подхожу к нему, делая вид, будто вижу его в первый раз, и спрашиваю:

– Моего мужа посадят в тюрьму или есть возможность положить его в частную лечебницу?

– Я думаю, что Урицкий на это согласится, – сказал он спокойным тоном.

Тогда, не будучи в силах дольше ждать, я пошла в кабинет к Урицкому, просить его дольше не мучить нас и допросить мужа. Урицкий ответил через секретаря, что он нас не примет, что муж арестован и пока посидит у них на Гороховой, а потом будет отправлен в тюрьму.

Зная, как кошмарно быть заключенным на Гороховой, я побежала в приемную за мужем, и мы вместе влетели в кабинет Урицкого.

Увидев нас, он даже оторопел:

– Зачем вы здесь? Нам не о чем говорить! Вы арестованы, должны сидеть и ждать, пока вас отправят в тюрьму, – волновался Урицкий.

– Прошу и требую, – взяв себя в руки, заговорила я громко и смело, – не издеваться над больным человеком. Больных не сажают в тюрьму, а посылают в больницу.

Кроме нас в кабинете Урицкого было еще трое мужчин.

– Что вы желаете от меня, сударыня? – задал мне вопрос Урицкий. – Ваш муж арестован и должен быть препровожден в тюрьму.

Я вытащила докторские свидетельства и показала ему.

– Мне не нужны свидетельства. Я по лицу вашего мужа вижу, что он болен.

– Какой ужас! – воскликнула я. – Вы видите, что он болен и, несмотря на это, сажаете его в тюрьму? За что? Ответьте мне!

– За то, что он Романов. За то, что Романовы в течение 300 лет грабили, убивали и насиловали народ, за то, что я ненавижу всех Романовых, ненавижу всю буржуазию и вычеркиваю их одним росчерком моего пера… Я презираю эту белую кость, как только возможно. Теперь наступил наш час, и мы вам мстим, и жестоко!..

– Позвольте, моему мужу всего тридцать лет, он не мог ни грабить, ни убивать…

– А разве дети не ответственны за грехи родителей? Но, мадам, мы слишком много теряем времени даром, – перебил он самого себя. – Вы желаете, чтобы я освободил вашего мужа? Хорошо, я его освобожу. Но мы сейчас же вместе выйдем на площадь, и я объявлю народу, что я, Урицкий, освободил Романова, и вы увидите, что получится: толпа на месте растерзает вашего мужа. Вы этого хотите?

Урицкий говорил, чтобы понравиться присутствующим в кабинете товарищам, те хохотали, с восторгом ловя каждое его слово.

– Чего вы хотите? – повторил он. – Чтобы я положил в больницу вашего мужа и чтобы караульные солдаты убили его так, как это сделали с Шингаревым и Кокошкиным? Вы хотите этого? – продолжал злорадствовать Урицкий. – Хорошо, я на это согласен. Вот вам бумага и перо, и вы сейчас же, здесь, напишете, что принимаете все последствия на свою ответственность. – Он протянул мне бумагу и перо.

– Перестаньте глумиться, господин Урицкий. Я прошу, я умоляю вас положить, как вы сделали с Брасовой, моего мужа в лечебницу, но без стражи.

– Нет, я этого не сделаю, – ответил он мне. – Брасова, как я убедился, неповинна в бегстве Михаила Романова, потому я ее держу в больнице на свободе. Ваш же муж арестован и должен отправиться в тюрьму.

Когда он произнес слово “тюрьма”, я почувствовала, как холод побежал по моей спине. Муж мой во время этого диалога сидел молча. Я просила его не говорить. Видя, что все мои попытки не дают результатов, я застыла в ужасе. Наступило молчание, которое вдруг прервал скрипучий голос Урицкого.

– Да, между прочим, вы засвидетельствовали свой брак по-большевистски? – обратился он ко мне. – Ваш церковный брак для нас не действителен. Я вам советую пойти и сделать это, а затем я пошлю к вам конфисковать ваше имущество и забрать романовские деньги… Наш народ этим еще обогатится.

– Как вам не стыдно смеяться! – воскликнула я. – Что вы можете еще взять? Брать с меня нечего. Сегодня вы берете самое последнее и дорогое для меня – моего мужа.

Слезы брызнули из моих глаз.

– Скажите, где мои братья, сосланные в Вятку? – спросил Урицкого мой муж.

– Все понесли должное наказание и, очевидно, расстреляны, – ответил спокойно Урицкий.

– А моя свояченица, Елена Петровна Сербская?

– Тоже не избежала своей участи, – прогнусавил этот изверг.

На мою последнюю попытку сжалиться я опять получила категорический отказ:

– Я вам только могу предложить выбрать себе тюрьму: Кресты или Предварительное заключение на Шпалерной.

Муж мой сам должен был выбрать себе тюрьму! При этой мысли мозг холодел, замирало сердце.

Мы с мужем начинаем выбирать тюрьму. Сначала мы узнаём, что в Крестах хорошая больница, но потом нам сообщают, что в Предварительном заключении находятся все дяди моего мужа: великие князья Дмитрий Константинович, Павел Александрович, Николай и Георгий Михайловичи. Тогда мы решаем, что мой муж поедет в Дом предварительного заключения.

Урицкий вызвал комиссара тюрьмы.