Самое интересное, капитан, что ваш полет делается совершенно безопасным от противника. Понимаете вы: бе-зо-па-сным. На моторах установлены изумительные глушители: — по словам нашего механика, принимавшего аппараты во Франции, шум моторов поглощен совершенно. Итак, вы видите, вас не могут услышать, подходящая же ночь прикроет вас еще и шапкой-невидимкой.

Теперь несколько слов об экипаже. С вами полетит один пилот — ваш помощник. Его предоставляю выбрать вам самому из числа наиболее надежных офицеров любой части нашей дивизии. Кроме того, на борту будет находиться один навигатор — очень опытный и знающий молодой человек, только что вернувшийся из Франции, и один механик, принимавший аппараты во Франции — парень тоже отлично знающий дело и вполне надежный. Однако, цель полета будете знать только вы, капитан. Маршрут будет известен, конечно, еще и навигатору. Словом поляка и солдата, я обязываю вас самым безусловным молчанием. Ни одна живая душа не должна знать ни полслова. Своим же словом я заверяю вас, что, по возвращении из перелета, ваша заслуга не будет забыта министром и, по всей вероятности, самим господином президентом. Сегодня же министр поручил мне передать вам о том, что им подписан приказ о производстве вас в чин подполковника. От казначея моего штаба вы можете немедленно получить пособие на лечение в отпуску в размере трехмесячного содержания подполковника.

Ну-с, итак, милый Зброжек, до свидания, завтра в 7 часов утра на главном аэродроме.

Через какой-нибудь час я катил уже из штаба с новыми документами и приятно пахнувшей пачкой новеньких кредиток.

17 февраля. Вчера я провел весь день на аэродроме. Старик Корф не соврал. Эти Блерио действительно чудные машины. Это бипланы 28 метров в размахе, с довольно толстыми крыльями. Два пилотских места расположены рядом.

Нечего говорить о том, что бортовое оборудование выполнено блестяще. Шесть Испано по 450 сил снабжены усовершенствованными глушителями, на вид довольно компактными и простыми. Бортовой механик имеет в полете доступ к четырем моторам из шести. Это уже утешительно.

В общем осмотр машины вселил в меня уверенность в том, что проект Корфа вовсе не абсурден, как показалось мне сначала. Интересно только знать, какого еще дьявола придумали эти жидконогие французики, что не пожалели для нас пары таких прекрасных птичек, каких еще нет на вооружении даже и в их собственных авио-частях.

А, впрочем, мое дело не рассуждать, а исполнять приказания, особенно когда дело касается того, чтобы насолить этим красным башибузукам.

Я не был в Москве с того самого января 1918 года, когда, оставив там в руках какого-то лохматого типа в кожаной тужурке свои новенькие корнетские погоны, отбыл в здешние края. Зато теперь я сделаю визит красной Московии, не спрашивая разрешения товарища Чичерина…

Сегодня я приехал на аэродром к девяти часам. Механик Краспинский, который по приказанию Корфа должен будет лететь со мной, действительно весьма знающий парень. Но он мне вовсе не внушает доверия, как спутник в столь рискованном предприятии. Уж очень у него штатские замашки и ультра-демократические суждения…

Совсем другое дело прикомандированный ко мне аэронавигатор. Хотя он и владеет в совершенстве польским языком, но мне кажется не поляком, жившим во Франции, а французом, жившим в Польше. Да и фамилия у него подходящая к такой догадке — Лемонье. Он не только производит впечатление весьма понимающего свое дело специалиста, но, по-видимому, вполне отдает себе отчет в политике, как это подобает порядочному человеку и доброму офицеру польской армии.

27 февраля. Собственно говоря, сегодня я сел писать из-за того, что на аэродроме у нас произошел забавный случай. Двое солдат из секретной части команды, обслуживающей ангары, были застигнуты в то время, когда исследовали мои аппараты с несколько большим вниманием, чем то положено им по инструкции. Кончилось тем, что при более тщательном расследовании у них на квартире были найдены эскизы поставленных у меня глушителей и несколько шифрованных записок, которых пока не удалось расшифровать. Эти теплые ребята оказались рабочими одной из пограничных фабрик, лишь недавно попавшими на военную службу. Для нас совершенно ясно, что если это не большевистские шпионы, то одни из так называемых «сознательных». Во всяком случае, дефензива сделает свое дело, и надо думать, что до отлета я узнаю более точно, в чем дело.

1 марта. Я опять пропустил несколько дней в записях, но, по-видимому, теперь так уж и пойдет до самого отлета, и придется более подробное описание отложить до возвращения из экспедиции.

Когда я вернулся с аэродрома, мои Вацлав с какой-то уж очень многозначительной миной сообщил мне, что те два солдата, которые были арестованы во время осмотра моего самолета, сегодня ночью казнены. Сначала я набил морду этому скоту, а затем пытался добиться от него, откуда он мог узнать о расстреле, когда приказ о нем был совершенно секретным и даже не был известен офицерам. Я ничего не добился, но теперь он уже сидит там, где следует и, по всей вероятности, там сумеют получить от него нужные сведения…

Кончится тем, что у нас не останется ни одного надежного солдата. Поляки перестают быть поляками. Все больше и больше этих идиотов из-за непонимания наших настоящих интересов попадает в сети коммунистов. Ну, да ничего. Когда надо будет, мы с ними поговорим по своему…

На завтра назначен перелет в Лиду, а в ночь с третьего на четвертое марта мы полетим к месту назначения…

Сегодня же Корф, еще раз обязав меня словом, посвятил в цель полета. Дело оказывается в том, что в настоящее время в Москве, в Большом Кремлевском дворце, заседает Конгресс Коммунистического Интернационала в связи с событиями в Малой Азии, Северной Африке и Франции. Вопрос поставлен так, что если к пятому марта Конгресс опубликует результаты своих работ, то почти неизбежно можно ждать совершенно небывалых для Европы потрясений. Политический взрыв, который подготавливают коммунисты, по мнению лучших европейских политиков, должен оказать исключительное влияние на события и может быть чреват серьезными последствиями для существующего в Европе порядка.

Моя задача будет заключаться в том, чтобы уничтожить этот большевистский улей и лишить международные рабочие организации и коммунистические партии их головки. Короче говоря, я должен сбросить на Большой Кремлевский дворец 3000 кило шнейдерита в пяти аэро-бомбах, доставленных для этого из парижской лаборатории взрывчатых веществ. По словам Корфа, действие этих бомб превышает почти в два раза действие тех бомб, которые имеются в наших авиационных частях.

Не стану скрывать, что неприятный холодок подрал меня по всем позвонкам, когда я подумал о своей судьбе в случае посадки с таким багажом в пределах СССР. Но Корф почти тотчас, как будто читая у меня в голове, заявил:

— Что касается вопроса о возможной посадке к тылу за пограничной линией, то она почти исключена. Вы, полагаю, сами убедились в этом, познакомившись со своим самолетом. Но, конечно, не исключены какие-нибудь возможности, и вам, полковник, надо быть готовым ко всему. Мои инструкции на сей случай таковы: если вынужденная посадка совершатся в пределах СССР, то ее вообще не должно быть… Вы меня понимаете, полковник, 3.000 кило шнейдерита — вполне достаточный запас для того, чтобы избежать следов присутствия незваного воздушного гостя. Я вижу, вам не по себе, господин Зброжек. Напрасно. Не думайте, что я зверь. Вы будете в полете снабжены парашютом лучшего образца. Что касается остального экипажа, то тут уж ничего не поделаешь. Вам придется принять меры к тому, чтобы и он не оставил после себя следов, которые могли бы повести к нежелательным осложнениям. Короче говоря, ни у кого, кроме вас, парашютов не будет. Что касается вашей судьбы после такой посадки, то о ней вам придется позаботиться самому. Полагаю, что тот мундир, который вы носите, лучше всего подскажет вам, что нужно будет делать. Должен предупредить, что все документы наши будут выправлены на имя офицера литовской службы. Та же будет на вас и форма. В случае чего, литовскому министерству иностранных дел мы предоставляем доказывать, что оно не верблюд, а вам, дорогой полковник, на этот раз придется доказывать именно то, что оно верблюд, т. е., что вы являетесь агентом именно литовского правительства. На самый крайний случай, я вам советую захватить с собой револьвер, но постарайтесь, чтобы ни у кого из членов этой воздушной экспедиции не было оружия во избежание каких-нибудь неожиданных осложнений. Во всяком случае, у вас в револьвере будет патронов вдвое больше, чем с вами полетит людей, а внешний вид у них тоже будет литовский.