Зато никто не запрещал мне созвать свой совет. Я собрал в зале уже привычную компанию: Нилира, Смарагделя и Огарька. Воробьи донесли мне весть, что к терему спешит скомороший князь, и я ждал Трегора с затаённым трепетом: что-то ему нужно? Ссоры или мира ждать?

Когда он прибыл, я пригласил его за стол как ни в чём не бывало, но вёл себя так церемонно, словно мы никогда не были близки.

– Кречет, – не выдержав, хрипло позвал Трегор, обратившись ко мне по старому сокольему имени. Я обернулся и увидел решимость на лице скоморошьего князя.

– Я тебя слушаю.

Как ни старался, я не мог отделаться от прохладцы по отношению к нему. Мне самому было горько от того, что между нами порос терновник.

– Мы можем поговорить?

Я окинул глазами Нилира, Смарагделя и Огарька и пожал плечами.

– Говори здесь, Трегор. Здесь я доверяю каждому как себе.

Трегор сумел меня удивить. Он схватил меня за плечо – гораздо крепче, чем мог бы, и буквально вырвал меня из-за стола. Нилир вскочил, вытаскивая нож, но я махнул ему рукой. Сам разберусь с Трегором.

Мы вышли в проход: в отличие от красиво убранного зала, здесь были голые каменные стены и узкие оконца, света из которых едва хватало, чтобы видеть лица друг друга.

– Ты переходишь грань, Трегор, – предупредил я.

Тот разжал пальцы и отпустил моё плечо.

– Извини. – Трегор устало провёл ладонью по бороде и помотал головой. – Извини, Лерис. Ты был прав, я не могу оставаться в стороне. Моё шутовское княжество не может существовать отдельно от всех.

– Ты понял это только тогда, когда праведные ублюдки стали собирать больше зрителей, чем твои выдрессированные меченые?

Трегор нахмурился.

– Лерис, не нужно так…

– Как? Тебе было все равно, что я подумаю о тебе, когда ты отказывал мне в помощи. Ты зовёшь себя князем, но где же твоё княжество? Помещается в двух телегах? Где твои люди? Прячутся у Русальего озера, пока остальные сражаются и погибают?

Трегор метнулся ко мне и прижал к стене. Я сильно ударился спиной, сбив дыхание.

– Не нужно принижать моих людей, Лерис. Мы не воины, но мы поднимаем дух, никого не убивая.

Я изловчился, схватил Трегора за грудки, и вмиг мы поменялись местами.

– Так что ты от меня хочешь? Защиты? Просишь приютить твоих шутов в Горвене? Что ж, приводи.

Трегор вырвался и встал посреди прохода, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Всем своим видом он показывал: довольно стычек, князья не имеют права возиться, как дворовые мальцы. Умные люди решают дела разговором. Хотя мне по-прежнему казалось, что иногда кулаки и оружие могут оставить в отношениях меньше двусмысленности, чем самый честный разговор.

– Не мериться силами я пришёл, Кречет. А соединить силы. Не злись, остынь и послушай, что я скажу.

Я ударил кулаком в стену и упёрся ладонями в колени, усмиряя свою злость. Не время меряться силами, Трегор прав. А мне нужно становиться терпимее, особенно к друзьям.

– Так говори.

Трегор снова удивил меня: сел на холодный пол и прислонился спиной к стене. Я сделал то же самое.

– Мы с тобой – нечистецкие сыны, Лерис, – произнёс Трегор. Я едва удержался, чтобы не фыркнуть.

– Тоже мне весть.

– Я не про то.

Трегор смотрел в потолок, на своды и балки. Я тоже поднял взгляд и отметил про себя, что нужно бы попросить смахнуть паутину в углах.

– Про что же тогда?

– Мы сильны, Лерис. Но каждый по-своему. Что, если нам не стать сильными вместе?

– К чему ты клонишь?

Трегор усмехнулся и снова провёл рукой по лицу.

– Не знаю, чего и ожидать от тебя. Что-то ты мне ответишь, когда я предложу тебе то, что придумал? Но в любом случае скажу, за тем и пришёл. Нет, конечно, извиниться тоже. Но, Лерис, я говорил осенью с Тиненем, и верховный водяной подал мне кое-какую мысль. Тогда я не задумался о ней всерьёз, а потом, после той ссоры с тобой, вспомнил и решил, что предложу тебе это.

– Давай уж, не томи, а то ходишь кругами, как девка на выданье.

Трегор усмехнулся и повернул голову ко мне.

– Вот этой колкости от тебя точно можно было ждать.

Настала моя очередь засмеяться. Удивительно, как редко я стал улыбаться, и теперь короткий смешок будто растопил что-то в моей груди. Ветки царапнулись, напоминая о себе, и смех закончился кашлем.

– Давай станем кровными братьями, Лерис. Смешаем кровь. А вместе с ней – наши силы. Когда мы одни, наших сил недостаточно, но вместе мы избавили Княжества от Истода и его мёртвых тварей. Думается, если смешаем силы, да и дальше станем держаться вместе, что-то путное да выйдет.

Я изумлённо посмотрел на него. Как мне самому не пришло это в голову? Ай да Трегор! В какое-то время я будто бы забыл, что не один: поссорился с Трегором, лишился Огарька, и всё, что видел вокруг, это угрозы от врагов и смерть своих людей. Я закрылся, а теперь вдруг снова прозрел, осознал, что один ничего не добьюсь, так и сгину вместе с Холмолесским, затоптанным степняками и обращённым в новую веру.

– Глупость говорю? – смутился Трегор.

Я порывисто и слишком крепко обнял его, будто испугался, что он вдруг встанет и уйдёт из терема и больше никогда не предложит мне стать ему братом.

– Не глупость, что ты. Это лучшее, что я слышал за долгое время. Извини меня, Трегор, извини. Я глупец и гордец, на редкость мерзкий. Истинно чудовище.

– Не говори так. Не говори, Лерис.

Трегор мягко отстранился, высвобождаясь из моих объятий, вытянул из-за пояса кривой нож с богато украшенной рукоятью и протянул мне. Я взял оружие и по привычке взвесил в руке: лёгкое, с отличным балансом. Наверняка Трегор выложил за нож целое состояние, но гильдия Шутов могла себе позволить траты: люди готовы щедро платить за зрелища.

Я без раздумий порезал себе ладонь. Лезвие было таким острым, что сперва я даже не почувствовал боли, лишь потом, когда полилась кровь. Смотреть на рану не хотелось: заметить ветки или зелёную кровь было бы неприятно. Я сжал кулак и передал нож Трегору. Он едва заметно кивнул мне и вспорол свою ладонь.

Мы крепко сцепили руки, позволяя крови стекать по запястьям, пачкать рукава и капать на пол. Ветки шевельнулись в груди и замерли, словно удивлённые. Не знаю, что чувствовал Трегор, но меня постепенно будто бы наполняло тепло, расползаясь от порезанной руки, заполняя все трещины и пустоты в моей душе. Это было упоительное, прекрасное чувство. Словно бы тучи разрезал солнечный луч после долгих дней темноты и холода. Я впервые настолько полно ощутил себя живым – слишком живым, готовым действовать, любить, спасать, радоваться не ради кого-то, ради себя.