В полутьме мне казалось, что наши руки становятся то зелёными, то серо-синими – как кожа нечистецей, лесовых и водяных. Даже воздух стал иным, повеяло свежестью, землистыми и речными запахами, будто в прохладную летнюю ночь.

– Теперь мы точно отвоюем Княжества, – произнёс Трегор с придыханием.

– Точно отвоюем, нечистецкий брат, – ответил я с улыбкой.

Мы вернулись с Трегором в зал. Я и забыл о порезе и о крови, которую вытер об одежду, вспомнил только тогда, когда заметил испуг на лице Огарька.

– Мы не дрались, – успокоил я. – Ну, почти. Смарагдель! – Я повернулся к лесовому, который с самым отстранённым видом стучал когтем по чаше. Услышав своё имя, он медленно поднял голову и мигнул.

– Теперь мне нужна твоя помощь, – продолжил я. – Ты готов присмотреть за теремом, пока я улаживаю дела?

– А Нилир не справится?

Нилир с готовностью выпятил грудь, но я махнул рукой.

– Нет, Нилир нужен мне для другого. Так согласен? Всё равно в Великолесье делать нечего, все спят, даже в зернь не с кем играть. Если согласишься – буду невыразимо тебе признателен.

– Признательнее, чем сын отцу?

Я кивнул.

– Гораздо. Двадцать четыре зимы прожил, не подозревая, что ты не просто друг мне, а ещё и кровный отец.

Смарагдель помолчал, подумал, а я старался не выглядеть так, словно умоляю его и пропаду без его помощи. Глядя на его рога-ветки, на скулы, покрытые мхом, на сверкающие зеленью глаза, я думал: «Что станет с нами, с Трегором?» Я дожил без малого до тридцати зим, Трегор больше, для подменных нечистецких детей это славный срок. Мы не сошли с ума, не истосковались, не иссохли – ну, разве что каждый из нас сходил с ума по-своему, в своём собственном княжестве. Но что станет дальше? Я думал, что мне самому осталось не так долго: не просто так ветки начали скрестись в груди, царапать рёбра. Я менялся. Становился вспыльчивее, несговорчивее, яростнее. Чувствовал ли Трегор что-то схожее? Мы так увлеклись ссорами и своими делами, что даже не думали обсуждать наши общие странности. Теперь, после смешения крови, мне казалось, что со мной происходят какие-то перемены. Были ли они на самом деле или являлись лишь выдумкой, самоубеждением, я не знал.

– Раз ты просишь, я согласен, – ответил Смарагдель.

Из моей груди вырвался выдох облегчения.

– Благодарю тебя! Но… – Я сел за стол напротив Смарагделя, упершись локтями и сцепив руки перед собой. От движения ладонь вновь засаднило, и краем глаза мне пригрезилось, будто капли крови стали зелёными. Меня это встревожило, но и воодушевило. – Дерзну попросить ещё кое о чём. Скажи, ты ведь можешь сделать меня непохожим на прежнего Лериса Гарха? Сделать так, чтоб никто не узнал князя. Скажем, волосы мои рыжие затемнить, нос сделать короче и шире…

Я провёл здоровой рукой по лицу, будто боялся, что Смарагдель может не смекнуть, о чём я. Меня самого это рассмешило и смутило – что, в самом деле, лесовой так глуп? Я поспешил снова сложить руки и принялся ждать ответа отца. На этот раз он не думал долго, наклонился ко мне и улыбнулся хитрой нечистецкой улыбкой.

– Ты просишь об этом меня, Лерис? Но ты ведь сам – кровь от моей крови. Не желаешь испробовать силы в мирных целях? То, как ты расправляешься с врагами, мы уже видели. Но попробуй справиться сам с собой.

– К чему ты клонишь?

Я оглянулся на Трегора, а тот задумчиво тёр подбородок, будто и сам помышлял о чём-то подобном.

– Смарагдель прав, – вымолвил скомороший князь. – Как-то раз мне удалось сделать свои ногти синими – слишком пристально разглядывал руки, а они отплатили мне неожиданной переменой. Сначала мне показалось, что это из-за долгого и плотного общения с мечеными, но и нечистецкая кровь вполне могла быть причиной. Как-то не думал об этом больше, но тут вспомнил и, полагаю, правда можно устроить что-то эдакое.

Я снова повернулся к Смарагделю.

– Ты останешься в тереме и примешь облик, более всего походящий на мой, тогда как сам я стану похож на кого-то другого и отправлюсь спасать Холмолесское.

– С каждым разом вскрывается всё больше подробностей, – пожурил лесовой. – Что не сделаешь ради сына? Посижу в тереме, и даже отращу рыжую бороду. А дальше попробуй сам.

Не успел Смарагдель договорить, как его облик начал меняться. Рога втянулись в голову, тёмные волосы стали длиннее и порыжели, лицо вытянулось, вместо мха появилась коротко остриженная борода. Несколько мгновений – и передо мной сидел мой двойник, лишь глаза вместо серых мерцали листвяной зеленцой. Я радостно рассмеялся и ударил ладонью о ладонь – порез снова закровоточил и отозвался болью.

– Ах да Смарагдель! Хорош, хорош!

Лесовой самодовольно ухмылялся моей ухмылкой в мою бороду. Смотреть на это было диковинно и жутковато, но я радовался.

В пути нам довелось повидать разного. И степняков, которые вели себя не как гости, а как хозяева, и места, где мои люди казнили царских проповедников – последнее удивило меня больше всего, потому как места их гибели осаждали последователи: наши, местные, княжеские люди верили, что мучеников однажды поднимет их Милосердный.

– И этих тоже будешь казнить? – спросил Трегор, когда мы проезжали мимо стихийно выросшего святилища под дубом вдоль дороги – на низкой узловатой ветви виднелся обрубок верёвки висельника.

Я смотрел и глазам своим не верил: к избушке с картинкой человека, стоящего против солнца, несли подаяния.

– Нет уж, – буркнул и мотнул головой, отворачиваясь от странного зрелища. – Не думал, что казни лишь упрочат присутствие этого выдуманного покровителя на моих землях. Пусть остаётся как есть.

Мы приехали в деревню ещё засветло. Я зорко смотрел по сторонам, силясь подметить хоть что-то зловещее, необычное, но ничего такого не находил: лаяли цепные псы, люди занимались своими делами, фыркал скот в тёплых денниках да шумел на соседней улице кабак. Небо окрасилось прозрачной синеватой зеленцой, и чёрные силуэты деревьев, украшенные бахромчатым инеем, казались нарисованными чьей-то уверенной рукой.

Спешившись, мы повели коней под уздцы. Я встретился взглядом со старухой, разглядывающей нас из-за ограды. Мне показалось, будто она видит наши истинные, не наворожённые обличия – так пристально смотрела.

– Дня доброго, матушка, – поздоровался я. Огарёк и Трегор кивнули. – Не видали ли чего диковинного в последнее время?

Старуха пожевала губу и вышла к нам, скрипнув калиткой.

– Сами-то вы кто такие? – осторожно спросила, щурясь на нашу одежду: искала, должно быть, какие-то признаки нашей принадлежности к дружине или какой гильдии, но мы озаботились тем, чтобы выглядеть, как простые путники.

– Охотимся, матушка, – ответил Трегор. – Вот, говорят, где-то звери невиданные ходят, воют ночами. Слышала, нет?