— Доктор Кардифф считает иначе.

При этих словах его нижняя рубашка немедленно промокла.

— Этот засранец обо мне говорил?

— Он почти ничего не сказал. Только что тебе надо поберечься.

Эммет был одинаково зол на обоих, но сумел повернуть разговор в другое русло.

— Ты в последнее время здорово поработала, Эльза. Я знаю, хотя и отстал на пару фильмов. Я видел тебя в таких залах, где прочесть субтитры могла лишь горстка людей — фактически немое кино, даже хуже, — но глаза и губы зрителей двигались в такт с твоими, и было ясно, что ты их не отпускаешь.

Она смотрела в какую-то неизвестную даль.

— Это романтическая сторона, — сказала она. — Сколько настоящего добра ты можешь принести тем, с кем никогда не встретишься в реальном мире.

— Да, — согласился он.

Конечно, ей лучше бы отучиться говорить такие вещи, подумал Эммет, вспомнив сюжеты «Женщины из Порт-Саида» и «Девушки с вечеринки».

— Дар жизненности, — сказал он через минуту. — Жизненность в красоте — как у тех художников, которые открыли движение там, где не было никакого движения… хотя в то же время появилась перспектива и затмила… — Он понял, что заболтался, и быстро закончил: — Когда мы с тобой были очень близки друг другу, твоя красота меня пугала.

— Когда я говорила о браке, — обронила Эльза, будто очнувшись.

Он с готовностью кивнул.

— Я чувствовал себя как торговец картинами или как те банкиры, которые хотят, чтобы их везде видели с оперными звездами — словно голос можно купить, как граммофонную пластинку.

— Ты очень помог мне с голосом, — сказала Эльза. — У меня и сейчас есть тот граммофон и все записи, и я, может быть, спою в следующем фильме. А твои репродукции Хуана Гриса и Пикассо — я все еще говорю людям, что это подлинники… хотя теперь вкус у меня стал гораздо лучше, и я по секрету получаю сведения о том, какие картины будут цениться. Помню, когда ты заявил мне, что картина может оказаться лучшим вложением, чем браслет…

Она вдруг осеклась.

— Слушай, Эммет, я не за тем сюда пришла, чтобы говорить о прошлом… Наш режиссер заболел, но завтра, наверное, опять начнутся съемки, и я хотела увидеться с тобой, пока можно. Ну, знаешь — наверстать упущенное, так? Откровенно поговорить обо всем — выложить все начистоту…

На этот раз отвлекся Эммет. Он почти не слышал ее: рубашка на нем промокла насквозь, и, опасаясь, что его выдаст темное пятно на воротнике, он застегнул свой легкий пиджак. Потом сосредоточился и стал внимательно слушать.

— Два года — это два года, Эммет, и давай не будем ходить вокруг да около. Твоя помощь и правда была огромна, и я привыкла полагаться на твои советы… но два года…

— Ты замужем? — внезапно спросил он.

— Нет. Не замужем.

Эммет перевел дух.

— Это все, что я хотел знать. Я не ребенок. Наверно, со времени моего отъезда у тебя были романы с половиной голливудских знаменитостей мужского пола.

— Ничего подобного, — ответила она резко. — Это показывает, как мало ты на самом деле меня знаешь. Показывает, как далеко люди могут разойтись.

Мир Эммета зашатался, но он все же выговорил:

— Это может означать, что никого не было. Или — что есть тот, кто тебе дорог…

— Очень дорог. — Ее голос смягчился. — Видит Бог, ужасно говорить тебе это, когда ты болен и, может быть, уходишь… то есть хуже положения для девушки не придумаешь. Но в эти последние три дня я была так занята. Сам знаешь, в нашем бизнесе ты вроде пуфика для ног — распоряжаешься своим временем не больше, чем какая-нибудь продавщица или…

— Собираешься за него замуж? — прервал ее Эммет.

— Да, — ответила она с вызовом. — Но пока не знаю, когда… и не спрашивай, как его зовут, потому что твой врач сказал… потому что у тебя могут быть помутнения… а эти репортеры кого хочешь сведут с ума!

— Ты точно решила это не на прошлой неделе?

— Я решила все еще год тому назад, — уверила его она почти нетерпеливо. — Несколько раз мы чуть было не поехали в Неваду. Там надо ждать всего четыре дня… и каждый раз…

— Он хоть надежный человек? Это ты можешь мне сказать?

— Как скала, — ответила Эльза. — Чтобы я вышла за какого-нибудь пьяницу или жулика? К следующему январю мне светят большие деньги!

Эммет встал — он чувствовал, что подкладка его пиджака вот-вот разделит судьбу рубашки.

— Прошу прощенья, — сказал он.

В буфетной он оперся на раковину: его не держали ноги. Потом постучал в дверь секретарши.

— Избавьтесь от мисс Халлидей! — сказал он, мельком поймав в зеркале отражение своего лица — бледного, хмурого, осунувшегося. — Скажите, что мне плохо… что угодно — главное, чтобы она уехала!

Он не выносил, когда его жалели, — и лицо поднявшейся из-за стола мисс Трейнор показалось ему невыносимым.

— Быстрее! Это часть вашей работы!

— Понимаю, мистер Монсен.

— Я прошу не так уж много, — некстати добавил он. — Но то, что мне требуется, должно быть сделано хорошо.

И вышел — нащупав сначала раковину, потом ручку двери, спинку стула. В мозгу его неумолимо вертелась одна презрительная фраза: «Разве можно уважать человека, если он хватается за стакан, как только что-нибудь пойдет не так?»

Он повернул в кладовую, где стояла бутылка коньяка.

IV

У безрассудного юноши, впервые в жизни отведавшего алкоголя, не возникает желания кого-нибудь убить или поколотить жену; в его душе и теле возникает переполох, и он приходит в бурную ажитацию. Англичанин лезет в гору, ирландец ввязывается в драку, француз бросается танцевать, а наш соотечественник ажитируется (хотя в современных словарях этого слова уже нет).

Так случилось и с непьющим Эмметом: он ажитировался. У него и раньше был жар, а он еще плеснул на него коньяку — и вспыхнувший огонь разгорался, пока он сидел на кровати, а мисс Хэпгуд пыталась освободить его от мокрой насквозь одежды. Внезапно он исчез — и почти столь же внезапно появился из гардеробной в чем-то вроде саронга и с цилиндром на макушке.

— Я царь каннибалов, — сказал он. — Сейчас я пойду в кухню и съем Маргерилью.

— Маргерилья уехала, мистер Монсен.

— Тогда мне придется съесть Карлоса Дейвиса.

Через мгновение он был уже в коридоре и говорил по телефону с дворецким Дейвиса. Если мистер Дейвис дома, не соблаговолит ли он зайти?

Повесив трубку, Эммет ловко увернулся от шприца мисс Хэпгуд.

— Ни в коем случае! — предупредил он. — Я собираюсь играть роль и должен полностью владеть собой. Мне потребуются все мои силы.

Чтобы проверить, как обстоит дело с последним пунктом, он вдруг нагнулся и выломал из перил балясину.