Директор тоже заметил оперативника.

— Это к вам? — спросил он не без любопытства.

— Ко мне, — ответила Катя.

Она не хотела обсуждать аспекты своей личной жизни. Слишком большие перемены произошли в ней за два последних дня.

— Киногеничный юноша, — прокомментировал Северьян Януарьевич.

— Он мент, — объяснила Катя.

— Я так и подумал, — ответил директор. — К тому же влюбленный мент.

— И в синяках, — закончила Катя.

— Это не мешает ему оставаться киногеничным. А что с ним случилось? Подрался?

— Бандитская пуля, — выдала Катя сакраментальную фразу, повернулась и открыла заднюю дверь — Настена, на выход. Приехали.

Настя выбралась из машины. Лемехов расплылся, гаркнул на полдвора:

— Кого я вижу! Настюха, привет!

— Здрасьте, дядя Антон.

Настена отошла в сторону, принялась старательно разглядывать нарисованные кем-то на асфальте «классики». Катя же помялась. Наверное, надо было что-то сказать, но она плохо представляла что. Теперь, после гибели Димы, этот директор стал для них посторонним. Человеком с улицы. Какое ему дело до них и какое, собственно, им до него?

— Я пойду?

— Конечно, — согласно кивнул Северьян Януарьевич. — Как только утрясется финансовый вопрос, я вам немедленно позвоню.

— Разумеется, — ответила Катя.

— Екатерина Михайловна, не отчаивайтесь. Жизнь — штука удивительная. Даже еще более удивительная, чем кино.

— Я знаю. Всего доброго, Северьян Януарьевич.

— И вам всего наилучшего, Екатерина Михайловна.

Северьян Януарьевич улыбнулся, чуть заметно качнул головой, словно желая подбодрить. «Волга» фыркнула двигателем и умчалась, оставив Катю и Настю на тротуаре. Катя подумала, что так, наверное, чувствовали себя пираты, которых высаживали на берегу необитаемых островов. Не будет больше шума городов и веселья цивилизации. Сменятся жизненные ценности. И звук человеческого голоса станет дороже золота.

— Привет, Кать.

Лемехов поднялся с шаткой скамеечки. Катя вдруг поняла, что он хорошенько «принявши». Глаза маслянистые, слезливые. А запах… Одним словом, пьян был Лемехов изрядно.

— Привет, — ответила Катя и позвала: — Настюш, иди-ка сюда.

Настя подошла, ухватилась за руку. В последнее время она не часто это делала. Только когда хотела отгородиться от назойливых приставаний посторонних.

— Слушай… — Лемехов шагнул навстречу. — Вообще-то я извиниться хотел. За вчерашнее. Нашло что-то. Вот и вспылил.

— Понятно.

Лемехов подошел еще ближе, покачнулся, протянул букет:

— Вот.

— Извинения приняты, — сказала Катя. — А теперь иди домой.

— Слушай, Кать… — Лемехов пьяно почесал затылок. — Это… Поговорить бы.

— Да не о чем нам разговаривать, Антон.

— А мне кажется, есть о чем. — Лемехов опустился на корточки, едва не опрокинувшись на спину, подмигнул Насте. — Настюх, возьми цветочки и беги домой, поставь их в вазу, пока не завяли. Ага?

Настя вопросительно взглянула на Катю.

— Давай, — кивнула дочери та. — Иди. Я сейчас поднимусь.

Настя взяла букет и скрылась в подъезде.

Антон проводил ее взглядом, хмыкнул, поднялся, раскинув руки, как орел — крылья.

— Оп-па, — засмеялся он. — Штормит нынче.

— Я вижу, — сухо ответила Катя. — Что дальше?

— Кать, ну чего ты?

— Я? Я ничего. — Катя вздохнула. — Короче, Антон, говори, зачем пришел, и я пойду.

— У меня к тебе предложение. — Лемехов засунул руки поглубже в карманы брюк, вздернул плечи.

— Я слушаю.

— Выходи за меня замуж.

— Что? Прости, я, наверное, ослышалась?

— Я говорю: выходи за меня замуж. — Лемехов вздохнул, да так мощно, что перегар поплыл по двору. — А чего? Настюхе папа нужен? Нужен. Ну и это…

— Так, Антон, — перебила его Катя. — Иди-ка ты домой. Я даже говорить не стану на эту тему.

— Почему? Ты думаешь, что я пьян? — настаивал Лемехов. — Да? Я не пьян. Ну, сто граммов принял для душевного подъема. Я же серьезно предлагаю.

Катя обошла Антона и направилась к подъезду.

— Погоди, Кать. — Лемехов поймал ее за локоть. — Ну, погоди, чего ты? Я же не спьяну. Я бы и вчера тебе сказал, если бы не этот… уголовник хренов.

— Пусти, — вдруг очень жестко сказала Катя.

Лемехов поджал губы.

— Да ты чего, Кать?

— Ничего. Пусти, тебе сказано, — очень тихо повторила Катя.

— А то что? Гукину стукнешь? Или этому заступнику своему?

— А ну отпусти мою маму, — донесся от подъезда голос Насти.

Катя обернулась. Настена стояла в дверях, а за ней, держа руку на перевязи, возвышался Дима. Лицо его было бледным, напряженным и очень злым.

— Антон, — позвал Дима, — вы бы отпустили Катю.

— Ах, вон оно чего! — Лемехов засмеялся неприятно. — Вот тут в чем дело. А я-то думаю, раньше все глазки строила, а теперь вон как. Не нужен стал. Побогаче кадр отыскался.

Катя молчала, все еще не в силах прийти в себя от изумления.

— Пошел вон! — негромко сказал Дима и тронул Настю за плечо. — Настя, поднимись домой, пожалуйста.

— Хорошо. — Настена затопотала по ступенькам.

— Да ладно, ладно. — Лемехов пьяно улыбнулся. — Я с калеками и ранеными не дерусь.

— Ты откуда взялся? — спросила Катя Диму.

Тот, не сводя взгляда с оперативника, мотнул головой.

— Потом объясню.

— Вот какой расклад, значит, выкатывается, — пробормотал Антон.

— Катя, пошли, — позвал Дима. — Антон выспится, и вы завтра поговорите.

— Да ладно, — усмехнулся оперативник. — Чего там говорить-то? И так все ясно. Бабки, иномарка, дачка. Квартирка в Москве. Чего тут не понять-то?

— Антон, вам лучше пойти домой, — спокойно сказал Дима.

— А ты меня ударь, — оскалился тот. — Попробуй, если здоровье позволяет.

— Может быть, не стоит?

— Нет, ты ударь.

— Перестань, Лемехов, — зло сказала Катя.

— А чего? — засмеялся тот. — Он у тебя вон какой крутой. Пусть ударит. Или начнет за тебя да за папочку прятаться? Ударь меня, ты! — крикнул Лемехов на весь двор.

— Мы, кажется, вчера уже выяснили этот вопрос, — сказал Дима. Где-то наверху хлопнула створка окна. — Катя, поднимись, посмотри. Кажется, Настя окно открыла в подъезде.