– Всем слушаться Маркуса! – велела она.

Голоса смолкли, Шакал еще пробубнил что-то, но быстро заткнулся, и тогда Маркус произнес:

– Мы отходим.

Донеслись шаги, потом наступила тишина.

– Ты все слышал, – сказал я Травнику. – Пристраивайся.

– Не уверен, что смогу пятиться всю дорогу, – заметил он и пошел за нами с Норой, когда я, подталкивая ее перед собой, направился к двери.

В коридоре было пусто. Мы двинулись в обратном направлении, Нора семенила передо мной, я крепко обхватил ее за шею левой рукой, правая согнута, стволы упираются ей под нижнюю челюсть. При таком захвате она вообще ничего не могла сделать – ни вырваться, ни рукой отбить оружие в сторону.

– У твоего огнестрела два спусковых крючка, – прошептал я ей на ухо, продвигаясь к изгибу коридора впереди. – Представь, что будет, если спущу оба… Ух! Дымящийся кратер на месте головы.

– Джа по кар! – бросила она.

– Спасибо, я тоже тебя уважаю, – откликнулся я.

Сзади раздался шум, и перед поворотом я оглянулся. Травник пятился, подняв револьвер. В конце туннеля возле раскрытой двери стоял седой коренастый мужчина – Маркус, скорее всего – и трое цыган помоложе, все со стволами. И Шакала среди них не было… Черт!

Я резко повернулся обратно, толкнув Нору за поворот, шагнул следом. Прямо перед нами на одном колене стоял, подняв длинное охотничье ружье, Шакал. Часть его шикарной шевелюры обгорела, но на лице ожога видно не было.

Нора сдавленно ахнула, впервые за время нашего знакомства показав свой страх. Я дернул двустволом, едва не содрав кожу с ее подбородка, и выстрелил одновременно с Шакалом. И в тот же миг присел позади цыганки.

Пуля из охотничьего ружья пролетела над ее плечом, точно через то место, где секунду назад была моя голова. Шакал закричал. Нора рванулась прочь, но моя рука лишь крепче сдавила ее шею. Рывком вернув двуствол на старое место, ей под челюсть, я выпрямился. Шакал катался по полу, орал от боли и дергал ногами.

– Будь ты проклят, охотник, – произнесла хозяйка Норавейника. – Ты мой кровник.

Тонкие ноздри ее раздувались, и я ощутил, как дрожит прижатое ко мне маленькое тело. Что-то много я себе в последнее время врагов завел. В Городище неизвестно еще, чем все закончилось, но если Птаха жив, он теперь мой личный враг. Майор Шульгин, если жив, мой враг. Про Химку можно и не говорить – мелочь, как и Выдра. Еще Палачу я враг. А теперь и Нора, хозяйка цыганского анклава. Какие-то враги крупнокалиберные пошли. Так всегда: если берешься за что-то стоящее, влезаешь в крупную игру, то и противники у тебя объявляются крутые.

– Он – мой брат, – сказала Нора. – Я убью тебя, клянусь своей душой.

Она не кричала и не ругалась больше, говорила почти спокойно, с тихой, яростной уверенностью.

– Твой брат жив, я попал ему в плечо, – возразил я. – Хотя ключица, скорее всего, раздроблена… ну так сам виноват.

Когда мы проходили мимо, Шакал, несмотря на зверскую боль, пылающую в его выпученных глазах, попытался дотянуться до моей ноги, и мне пришлось пинком отбросить его к стене. Нора скрежетнула зубами, он громко застонал, но тут же смолк – вырубился от болевого шока.

– Эй, там! – громко произнес Травник сзади. – Маркус, ты здесь самый разумный. Послушай: ваш человек ранен, но не убит. Пусть это послужит уроком. Оставайтесь в той части коридора. Если кто-то высунется из-за этого поворота – я сразу открою огонь.

– Они все равно пойдут за нами, – заметил я, толкая Нору дальше.

Коридор стал шире, и Травник, обойдя лужу крови, натекшую из Шакала, нагнал нас. Пошел рядом.

– По крайней мере, какое-то время они не будут приближаться, – заметил он. – А идти нам недалеко.

– Недалеко, но впереди нас все равно будут ждать. Есть же боковые коридоры, обходные пути… Мы поставили на уши весь Норавейник, не надейся уйти легко.

– Я ни на что никогда не надеюсь, охотник. Я только делаю и смотрю, что получается.

Я покосился на него. За время, прошедшее с тех пор, как мы виделись в последний раз, Травник не изменился: такой же худой, сутулый, такая же седая бородка клинышком, костистое лицо с умными глазами, бледная кожа. Он был человеком того типа, которых мой покойный напарник называл интеллигентами. Но, так сказать, интеллигент полевого образца: хоть и худой, но не хилый, хоть и умник, но подвижный, резкий, умеющий действовать. Револьвер он держал в левой руке. Ну да, Травник ведь левша, вспомнил я.

– На площадке нас ждут, – согласился он. – Если даже пройдем ее и поднимемся по лестнице, что дальше? Они побегут за нами, расползутся вокруг, будут следить из темноты и…

– Наверху все будет как надо, – перебил я и глазами показал ему на затылок Норы, которая наверняка внимательно слушала нас.

Мы прошли еще два поворота, никого не встретив по пути, хотя из ответвлений доносились тихие голоса, а в глубине скользили тени. Нора молчала, без сопротивления двигалась куда надо, но я не ослаблял хватку. Когда прошли земляную лестницу, сказал:

– Почти у входа. Теперь надо еще осторожнее.

– Стас, где Катя? – спросил Травник, снова поворачиваясь спиной к нам. – Ты ведь нашел меня через нее?

– Она не знала, что ты у цыган.

– Нет, но знала, что в Чуме. Виделся с ней?

– Да, – сказал я. – Сейчас они с Зорей у Чумака.

Судя по звуку, Травник сбился с шага. Снова повернув, я увидел впереди раскрытые двери, за которыми был покрытый досками выступ, а дальше – противоположный склон расселины.

– Травник, мы почти у цели, – сказал я. – Не отвлекайся.

– Чумак сживет их со свету, – произнес он. – Особенно Зорю. Она просто не выдержит… их нужно спасти, Стас.

– Я спасу их. Не отвлекайся!

На краю площадки стоял Малачай с «Вепрем» в руках. Он был слева от двери, а лестница – справа. И поросшая травой горизонтальная трещина в склоне – тоже справа, дальше, за лестницей…

Вдруг я понял их план. И приказал Норе:

– Скажи парню, который засел в трещине, выбросить ствол.

Она молчала. Я сделал еще шаг, оказавшись снаружи, стал боком смещаться к лестнице, по-прежнему толкая цыганку перед собой. Конечно, у них не было времени на раздумья, и они рассчитали так: Малачай отвлечет нас одним только своим присутствием, и я развернусь так, чтобы Нора находилась между ним и мной. Травник будет у меня за спиной – и охранник в трещине двумя выстрелами снимет нас обоих, как только мы начнем подниматься по лестнице.

Я внимательно посмотрел на другой склон. Там совсем темно, ничего не видно. Малачай не шевелился, пожирая нас взглядом.

– Травник, пока что не выходи, – велел я.

Стоя на пороге, он ответил: