– Из-за Хастера?

– Нет, нет… Это… – Бей широко поводит рукой. Напился он, что ли? – Это только следствие. Хастер – моя канарейка. Да? Да. Шахтеры берут канареек в забой. Если угодишь в газовый карман, птичка умрет первой, а у тебя будет время выбраться. При условии, что ты не взорвешься, конечно. Сейчас-то вместо канарейки – электрокаталитический зонд, но многие по-прежнему называют его в честь пернатого предшественника.

– Да что начинается-то?

– Какое было первое Овеществление?

– Никто не знает.

– Нет, я не про наше, а про самое первое, когда идея стала вещью.

– Укрытие? Удар?

– Д-да… – Захир-бей вздыхает. – Но я не это имел в виду. У меня была мысль… – Он задумывается.

Пиво у него кончилось. Оно тоже отвратительное. Здешнее пиво варят в огромном контейнере рядом с машинным отсеком, и греет его ядерный реактор. Все шутят, что оно светится в темноте, но это неправда – радиация убила бы дрожжи. Наверное. Словом, наше пиво не токсично, хотя и воняет нефтяной вышкой. Я приношу Захир-бею второе.

– Помнишь времена, когда я был всего-навсего Фриманом ибн Соломоном?

– Конечно.

– Мы пили виски!

– Еще как пили!

– И там была девушка с сумасшедшей прической.

– Точно.

Смеется.

– Видишь, даже я скучаю по прошлому, а мое прошлое было ужасным. И мы не должны по нему скучать. Мы обязаны… нанести удар! – Он бьет кулаком по столу. – Создать новый мир! А не вернуть старый. Но… люди боятся. – Захир-бей пожимает плечами.

– Так что у тебя за мысль?

– О… Не знаю. Я подумал… что это вообще такое – «Джоргмунд»? Как все началось? Что такое ФОКС? Кто им управляет? Из чего его делают? Знает только «Джоргмунд». И я опять спросил, что такое «Джоргмунд»? Не Труба. Труба – штука, приносящая облегчение. А «Джоргмунд»? Это правительство? Компания? – Он опять пожимает плечами. – И то и другое. А в чем его цель? Ты ответишь: «Вернуть прежний мир», – но нет, это наша цель. «Джоргмунд» – машина для прокладки, обслуживания и защиты Трубы. Иных задач и приоритетов у него нет. По сути, ничего другого он не видит. Он слеп даже к нам. «Джоргмунд» не знает о нашем существовании, пока мы не покушаемся на его цель. Если бы Трубу строили обезьяны, а охраняли собаки, «Джоргмунд» все равно был бы доволен. Даже довольнее, чем сейчас, – это обошлось бы дешевле. Люди его просто не интересуют. Мы – механизм. «Джоргмунд» видит только мир, Трубу и то, что мешает ее прокладывать. Больше ничего.

Захир-бей смотрит на меня так, словно я должен был все понять. Я не понимаю. Он на секунду погружается в размышления, затем кивает.

– Вот представь, – говорит бей, – что твоя жена увязла в грязи перед «Трубоукладчиком-90» и не может выбраться. Что бы сделал Хастер?

Меня передергивает.

– Остановил бы машину.

– Верно. А «Джоргмунд» – не остановит. Он ее попросту не заметит, потому что его волнует только Труба. Хастер бы такого не допустил.

– Фаст или ван Минц тоже вряд ли допустят.

– Скорее всего, нет. И все же: ты доверяешь им, как Хастеру?

Мне бы хотелось. Но я не доверяю.

– Нет, видимо.

– Ладно, допустим, они остановили машину. Твоя жена спасена. «Трубоукладчик-90» на день отстал от плана. Хастеру и нам плевать. Но «Джоргмунд» не понимает: о, конечно, для простоя была уважительная причина, но в годовом отчете простой есть простой. Фаст и ван Минца заменят другими людьми, чьи приоритеты больше соответствуют приоритетам Компании. А потом и тех людей заменят новыми… Понимаешь? Рано или поздно на их месте окажется не человек, а шестеренка. И на каком этапе очередное руководство «Трубоукладчика» решит переехать живого человека? – Захир-бей трясет рукой в воздухе, перебирает пальцами. – Когда Труба станет важнее человеческой жизни? Или дома? Или реки, питающей деревню? Когда интересы Трубы станут превыше всего этого?

– Не знаю. Может, никогда.

– Но «Джоргмунд» уже так думает. Он судит обо всем по одному критерию: насколько продвинулась за день Труба? Задержки происходят лишь по вине жителей и работников «Трубоукладчика», и всех виноватых рано или поздно отсеют.

– Возможно.

Бей пожимает плечами.

– Сперва я тоже этого не понимал. Думал, что борюсь против злых, жадных людей. А потом осознал: люди были самые обычные, но внутри у них творилось странное. Они вели себя как злодеи. Будто бы ненавидели нас. Последствия их действий были ужасны. Они свергли справедливого правителя – пусть не блестящего, но очень хорошего, разумного – потому что он не вернул им денег, которых не занимал. Они вторглись в его страну, сожгли ее, разогнали жителей и посадили на трон безумца. Он обворовал свой народ, дочерей Аддэ сделал наложницами, а их братьев, посмевших ему возразить, выгнал из страны. И тогда мы восстали и боролись с ним, хотя чаще просто его обворовывали, дразнили и выводили из себя. Потом эту несчастную страну захватили вновь. Десятки разных армий стали есть нашу пищу и отводить наши реки, а мы умирали от голода, жажды и пуль. За два десятилетия они превратили процветающую страну в кровавое поле боя и пепелище. Все это время я не мог понять – зачем? На то не было человеческих причин. Во всех горах и озерах Аддэ-Катира не нашлось бы столько золота, нефти, алмазов или редких почв, чтобы это окупить. Бессмыслица. Пустая трата сил. Только идиот мог ввязаться в такую войну.

Голос Захир-бея дрожал лишь самую малость. Он не кричал и не декламировал, однако в его словах чувствовалась страшная мощь, ужасное вдохновение.

– Идиот или машина. «Паназиатская Финансовая Группа Прогрессивных Инвестиционных Банков» была машиной для зарабатывания денег. А Аддэ-Катир отказался платить. Неважно, что расходы на войну превысили размер долга. Нам не могли позволить уйти от обязательств. Иначе у машины стерлись бы шестеренки и поломался двигатель. Она может ехать только в одном направлении. И она нас переехала. Понимаешь? Переехала. А теперь начинается то же самое.

Не уверен. Определенная логика в этом есть, но очень уж все мрачно. Слишком многое должно пойти неладно, слишком многим людям надо облениться и обозлиться. Как-то оно надуманно. Захир-бей в который раз пожимает плечами и, запрокинув голову, допивает последнюю пену со дна. Всплескивает руками:

– Довольно! Кому нужен старый нытик на вечеринке? Бла-бла-бла! Хватит! Научу-ка молодых танцевать – или умру, пытаясь это сделать. Где музыканты? Играйте! Будем веселиться! – Он вскакивает и громко возвещает: – Я здесь! Я Захир ибн Соломон-бей, Фриман из Аддэ-Катира, Король Танца Маленьких Утят и Султан Неописуемой Ламбады!

Публика одобрительно ревет, и он кидается в толпу. Откуда-то действительно берутся музыканты, Захир-бей размещает их на пятачке и объясняет, какую мелодию играть, после чего хватает за руку Хастера и прямо посреди комнаты выстраивает народ для канкана.