Взяв ее за руку, Эмили сказала:

— Ты больше не должна бояться, что тебя попросят уехать из Бразос-Бенда. Никто никогда не прогонит тебя.

Мария снова расплакалась.

— Теперь я знаю, что сеньор Эдгар меня не прогонит. После того как ваш муж поправился, он отвел меня в сторонку и расспросил о пожаре. Я призналась ему в том, что наделала, хотя и знала, что он меня выгонит. Но вместо этого сеньор Эдгар поступил странно: обнял меня и сказал, какое для него облегчение узнать, что это все же был несчастный случай. Потом велел, как и ты, мне забыть об этом.

Эмили изумленно покачала головой. Эдгар все же расследовал причину пожара. Неужели его это волновало больше, чем она считала? Да, его это волновало. Он готов был на все, лишь бы защитить своего наследника. Несомненно, Эдгар не стал бы так стараться, знай он, что родится девочка!

Эмили прогнала печальные мысли и снова посмотрела на Марию.

— Понимаешь, дорогая, ты здесь в безопасности. Эдгар хочет, чтобы ты осталась, и Дэвид тоже.

Мария серьезно кивнула.

— Я знаю, сеньора, я была глупой девчонкой, сомневаясь в Дэвиде. Но когда он послал меня в школу, я подумала, что не нужна ему здесь…

— А все обстояло как раз наоборот. Дэвид знает, что когда-нибудь ты станешь светской дамой, и хотел, чтобы ты получила образование, соответствующее этому положению. — Эмили помолчала, задумчиво глядя на мексиканку. — Мария, я часто думала о том, что в действительности произошло с тобой в школе?

Губы Марии снова задрожали, глаза заблестели от подступающих слез.

— Девочки были жестоки со мной. Особенно одна из них настраивала всех против меня. Она рассказывала им ужасные вещи: что у меня вши, что я… спала с садовником. — Голос Марии сорвался от обиды. — Все это была ложь! Но с моей стороны было нехорошо так с ней поступить — остричь ей волосы…

Эмили сжала руку Марии и искренне сказала:

— Если ты понимаешь это, то только это и имеет значение. Та девушка получила хороший урок насчет сплетен, а ее волосы уже отросли. — И добавила с улыбкой: — Теперь, друг мой, ты должна забыть прошлое и быть счастлива. И больше никаких разговоров об отъезде, ты слышишь? Бразос-Бенд — это твой дом.

Девушка в изумлении смотрела на Эмили.

— Не могу поверить! После всего, что я натворила, ты хочешь, чтобы я осталась?

— Я никогда и не хотела, чтобы ты уехала. — На мгновение ей захотелось сказать Марии, что это она, Эмили, покидает Бразос-Бенд. Но в этот день она не в силах была вынести новых переживаний.

Очевидно, Мария почувствовала, как измучена Эмили. Она погладила ее руку и поднялась.

— Ты теперь отдохни, Эмили. Только еще одно. Насчет… насчет Дэвида. Если он узнает, что я сделала… — Голос Марии замер. — Дэвид так тебя любит, Эмили…

— Он тебя тоже любит, Мария. То, что произошло между нами, пусть так и останется между нами. У меня нет причин рассказывать об этом Дэвиду. То, что ты должна или не должна рассказывать ему, решать тебе самой. Но я от одного хочу тебя предостеречь: не казни себя. Ты уже и так достаточно страдала.

Женщины обменялись взглядами, полными понимания и сочувствия, и Мария еле слышно прошептала:

— Благослови тебя Бог, Эмили.

Мария покинула комнату в слезах. Но на этот раз и она, и Эмили знали, что это слезы не печали, а знак исцеления страдающей юной души.

— Она немного капризничает, хочет к своей мамочке, — сказала Холли, улыбаясь. — Приложите ее к груди, миссус, хотя много она от вас сегодня не получит. Я ее позже покормлю.

Эмили приложила всхлипывающую малютку к груди и удивилась тому, как быстро она затихла.

— Господи! Как она сильно сосет! — воскликнула молодая мама.

В комнату вошел Эдгар в торжественном черном костюме, в руках он держал два свертка. Холли вышла; закрыв за собой дверь.

— Ты не можешь зайти попозже? — попросила Эмили. — Я кормлю ребенка.

— Это я вижу, — ответил Эдгар, внимательно глядя на дочурку. — Я останусь. Мне не придется видеть вас вот так, когда вы уедете.

Эмили опустила глаза, чувствуя, как краснеет. Намекает ли он на то, что будет скучать? Возможно. Но ее гордость упрямо напомнила ей, что Эдгар никогда бы не позволил уехать сыну. Да, она не оправдала его ожиданий, родив дочь. И муж ее отпускает, потому что она ему никогда не была нужна.

— Ты уже придумала имя? — спросил Эдгар.

— Я думала назвать ее Камиллой Барет, в честь моей мамы.

— Камилла Барет, — задумчиво повторил он. — Да, мне нравится.

Наконец девочка уснула; Эдгар взял ее у Эмили и бережно положил в колыбельку.

— Ты не собираешься открыть свои подарки? Эмили посмотрела на два свертка на постели.

— Ох, я совсем забыла, — пробормотала она. — От кого это?

— От меня, — ответил он, мягко улыбаясь.

Эдгар выглядел таким красивым, когда улыбался, что она могла бы… могла бы…

Эмили взяла большую коробку, развязала ленту. И чуть не рассмеялась, увидев кожаную, с бахромой, юбку для верховой езды.

— Я попросил донью Элену сшить ее для тебя, — объяснил Эдгар.

— Да, я знаю.

Он удивленно поднял брови.

— Ты знала?

— Да, боюсь, Мария выдала твой секрет перед… фиестой.

— Не важно. Я подумал, что она тебе понадобится, когда ты поправишься, и мы вместе поедем кататься. — Эдгар замолчал и безнадежно махнул рукой. — Посмотри второй подарок.

Обрадовавшись юзможности закончить этот неловкий разговор, Эмили развернула бумагу и… Она взяла хрустальный флакон и подняла его, любуясь игрой света в его гранях.

— Я знаю, что он не точно такой, как флакон твоей матери, — словно оправдываясь, сказал Эдгар, — но очень похож, правда, дорогая? И конечно, в нем самые тонкие французские духи.

Эмили хотела обвить руками его шею, сказать Эдгару, что остается, даже если он никогда ее не любил.

Но тут она вспомнила, кем был разбит флакон и его любовницу Эвис. А до этого была Оливия. Как она будет делить мужа с теми, кто был раньше? Он отказывается довериться ей, а она никогда не забудет прошлое. Нет, она больше не может оставаться в этом доме, полном тайн.

— Спасибо, Эдгар. Подарки чудесные.

Он встал. Несколько мгновений оба смотрели друг на друга. Его глаза были темными от грусти, а ее блестели от слез. Эдгар прикоснулся губами к щеке Эмили, сердце которой кричало: «Эдгар, попроси меня остаться! Пожалуйста, попроси меня остаться!»

— С Рождеством тебя, дорогая, — прошептал он и вышел из спальни.

14 февраля 1842 года