Судьба Гуннхильд была решена даже раньше, чем она об этом узнала. Но ей понравилась мысль об этом браке. О Хаконе-конунге она слышала только хорошее, к тому же он был сильным правителем обширной страны. После всего случившегося ей хотелось уехать как можно дальше от Дании, забыть Горма и его семью.

– Но отец… – Лишь одно соображение ее смущало. – Ведь Хакон-конунг – христианин. Вероятно, он захочет, чтобы я тоже приняла Христову веру.

– Это будет зависеть только от твоего желания, – ответил ей Сигурд-ярл. – Я полагаю, Хакону-конунгу будет приятно, если жена захочет разделить его веру, но если твоего желания на это не будет, хёвдинги и бонды не позволят ему тебя принуждать. Им скорее доставит радость, если королева сохранит приверженность старым богам, и таким образом род наших конунгов не утратит никого из небесных покровителей.

– Тогда я согласна. – Гуннхильд подавила вздох. – После свадьбы я передам Кольцо Фрейи Ингер, дочери Горма, жене моего брата, и с ним права Госпожи Кольца.

Она вынула из мешочка сокровище Инглингов, и золотой браслет со сквозным узором в виде листьев, с красными самоцветами в чашечках цветов заиграл при свете огня. Со всех сторон раздались изумленные и восхищенные возгласы. Гуннхильд снова вздохнула и прижала Кольцо Фрейи к груди. Жаль было расставаться с этой вещью, последней памятью о королеве Асфрид. Казалось, вместе с Кольцом Фрейи от нее уйдет и светлый дух богини, что так часто выручал в беде. Но нельзя увозить его из Дании насовсем, ведь в нем заключено благополучие вика Хейдабьор.

Олав подошел к ней и высоко поднял ее правую руку с браслетом, чтобы все могли видеть; торжествующие крики зазвучали сильнее. Гуннхильд стояла у очага посреди палаты, между столбов, на которых были вырезаны подвиги Тора; гости Атли Сухопарого приветствовали ее как будущую королеву Норвегии. Олав пригласил Сигурда-ярла подойти и торжественно передал ему руку Гуннхильд – левую – в знак согласия на ее брак с Хаконом Добрым.

– А ведь это забавно – две королевы Норвегии подряд будут носить одно и то же имя! – воскликнул Олав. – Правда, Сигурд-ярл?

– Определенно, в этом можно увидеть волю судьбы! – значительно кивнул тот, пощипывая свою рыжеватую бородку.

Гуннхильд отвела глаза. Лучше бы отец не напоминал ей о предыдущей королеве Норвегии, Гуннхильд, дочери Горма… и вообще о Горме. Потому что при любом упоминании о Кнютлингах на ум ей приходил Харальд, и тогда болезненная тоска вновь пронзала сердце. Так может вспоминать яркое солнце тот, кто обречен прожить всю жизнь во мраке. Но, как говорил мудрый Горм, что о том тужить, чего нельзя воротить?

Теперь оставалось дождаться Харальда. Обеим сторонам было желательно справить свадьбу здесь, в Бьёрко, где свидетелем ее будет сам Бьёрн Шведский, и тогда никто уже не сможет утверждать, что дочь Горма осталась в наложницах Рагнвальда, сына Сигтрюгга.

Радостный Олав пригласил даже больше людей, чем мог вместить дом Атли Сухопарого при всей его обширности, и беспрестанно предлагал все новые развлечения: воинские состязания, лодочные состязания, бой коней, состязания скальдов. По торгам, пристаням, улицам Бьёрко каждый день ходили зазывалы, оповещая всех имеющих уши о предстоящем радостном событии. Девушки разбирали вещи, приводя в порядок все приданое, залежавшееся в сундуках. Сразу после свадьбы брата Гуннхильд предстояло отбыть к собственному жениху. Обе почти не говорили о предстоящем, и всякий, кто увидел бы этих двух невест, знатных и красивых, каждой из которых предстояло стать королевой, подумал бы, что они мало радуются своей участи. Но причина заключалась в другом: обе понимали, что кровные распри между конунгами не заканчиваются так легко.

– Но неужели Харальд… просто приедет, выпьет на свадьбе и уедет? – однажды спросила Гуннхильд, не выдержав наплыва тревожных мыслей. – Примет выкуп за Кнута… и уедет?

– Если он так сделает, значит, это вовсе не мой брат Харальд! – в сердцах ответила Ингер. Она не желала обманывать ни себя, ни будущую золовку. – Никогда еще так не бывало, чтобы люди моего рода хранили своих сыновей и братьев в кошельке!

– Я знаю, – тихо ответила Гуннхильд.

Обе они помнили предания о вражде, которая разделяла четыре поколения их семей. И о том, сколько мужчин полегло в этой борьбе и было отомщено.

– Это очень кстати, что тебя выдают за Хакона, – добавила Ингер. – Мой отец не захочет воевать с Олавом и Хаконом сразу. Разве что в союзе с Отта-кейсаром, но на это все нужно время.

– А что потом?

– Откуда я знаю? Я не пророчица!

Гуннхильд помолчала.

– А ты не думаешь… – начала она, отчаянно не желая произносить эти слова, но зная, что это необходимо. Лучше высказать самое страшное предположение заранее, чем молча ждать, пока оно осуществится. – Ты не думаешь, что твой отец… Им нужно, чтобы ваш брак с Рагнвальдом был заключен по закону, ради чести рода. Поэтому пока свадьба не состоялась, моим родичам ничего не грозит. И Харальд приедет, и будет сидеть на свадьбе, и подтвердит хоть при самом Одине, что отдает от имени отца свою сестру в жены Рагнвальду при таких-то условиях… А когда все закончится, ему уже ничто не помешает искать мести! Ведь если он убьет Рагнвальда до свадьбы, ты останешься наложницей викинга, как они говорили, и это опозорит род. А если Рагнвальд умрет после свадьбы, то ты останешься законной вдовой молодого конунга… ну, наследника конунга. А это совсем другое дело, и потом ты сможешь выйти хоть за… за того же Хакона.

– У Хакона уже будет жена! – Ингер криво усмехнулась. – Ты тоже об этом думала…

– Ты согласна, что так может быть?

– Да! Если я хоть немного знаю моего отца и брата Харальда, именно так они и думают! И так они и сделают!

– Но как же быть! – Гуннхильд вскочила с сундука, на котором сидела, и заломила руки.

– Я могу придумать только одно. – Ингер продолжала сидеть, глядя перед собой. – Свадьбы не будет. Скажем… придумаем что-нибудь. Что тебе приснился вещий сон.

– Почему мне?

– Потому что тебя посещает Фрейя. Что этим летом нельзя справлять свадьбу, боги не желают. Твой отец послушается воли богов. Мы все уедем в Хейдабьор. За зиму можно успеть договориться с Отта-кейсаром. Ну, принять христианство, если так уж надо, пообещать платить ему эту несчастную церковную подать… Да и не так уж плохо быть христианским королем, даже Харальд это понял.

– Это выход. Но как же ты? Без свадьбы ты останешься наложницей, и если у тебя родятся дети, их будут звать детьми рабыни!

– Имея за спиной таких союзников, как Хакон и Отта, можно добиться настоящего примирения. Все-таки Рагнвальд хорошо сделал, что убил того гада. А я… лучше я буду считаться наложницей живого Рагнвальда, чем вдовой мертвого. Я не хочу, чтобы он умер ради моей чести!

– Ничего не выйдет, – раздался от дверей мужской голос.

Обе девушки обернулись: увлеченные разговором, они не заметили, как в женский покой вошел Рагнвальд и встал у порога.