– Ничего не выйдет, моя дорогая, – повторил он, прошел внутрь и обнял Ингер, вставшую ему навстречу. Гуннхильд еще раз отметила про себя, как хорошо они подходят друг другу: почти одного роста, оба светловолосые, красивые, они, казалось, были созданы богами из одного и того же куска дерева. – Ты уже однажды спасла мне жизнь. Этого достаточно, позволь теперь и мне себя показать. Я не собираюсь выкупать свою жизнь ценой твоей чести. Мы справим свадьбу, и я буду сам защищать и свою жизнь, и свою жену. Но мне приятно, что ради меня ты готова на жертву!

С этими словами он нежно поцеловал ее в кончик носа, и сердце Гуннхильд пронзила острая зависть. Как бы ей хотелось, чтобы тот, кого она любила, вот так же обнял ее и так же открыто мог выражать ей свою любовь, нежность и преданность.

– Но я не позволю вам, девушки, так низко оценивать мою доблесть и удачливость! – Рагнвальд с усмешкой повернулся к сестре. – Почему ни одна из вас не предположила, что это я убью Харальда? Я не такой уж никчемный воин, в прошлый раз мне просто не повезло.

Гуннхильд грустно покачала головой:

– У тебя ничего не выйдет. Я точно знаю одну очень нехорошую вещь. Не говорите никому. Харальда убьет его собственный сын. А ты ведь ему не сын?

– Надо у матушки спросить, – по привычке пошутил изумленный ее словами Рагнвальд. – Откуда ты это взяла?

– Ингер знает откуда. Меня посещает Фрейя…

* * *

Время тянулось рывками. Гуннхильд томилась, всем существом желая скорее увидеть Харальда, и поэтому каждый день напрасного ожидания тянулся долго-долго; но когда она вспоминала, что может последовать за его появлением… Сердце обрывалось от ужаса, и казалось, что время летит стрелой и все это случится уже вот-вот! Ей слышался лязг клинков, глухой стук меча о щит, яростные возгласы и крики боли; перед глазами мелькали видения дерущихся мужчин, она видела лицо Харальда, напряженное, раскрасневшееся, свирепое, искаженное гневом и полное жажды убийства. С Ингер они больше не говорили об этом, но, судя по тому, какой беспокойной и неприветливой была невеста в дни перед свадьбой, ей мерещилось все то же. За кого из противников они боялись больше? Ингер хотя бы уже сделала свой выбор, а для Гуннхильд любой исход был непоправимой бедой. Она уже потеряла Кнута. Еще одна потеря – Харальда, Рагнвальда, отца – грозила разрушить весь ее мир.

При каждом звуке открываемой двери, шагов, голосов Гуннхильд вздрагивала и оглядывалась, боясь и надеясь, что долгожданный гость прибыл. Но первыми Харальда увидели Олав и Рагнвальд. За ними прислали от Бьёрна-конунга: оказалось, что Харальд уже приехал, но не на Бьёрко, а на Адельсё.

– Этот старый тролль принял его у себя в доме как гостя – моего врага! – возмущался Олав по возвращении. – Меня, своего родича, он не принял, а моего врага принял! Да кто он Бьёрну, этот Харальд!

– Он ему сын одного из самых могущественных конунгов Дании, – с улыбкой отвечал Рагнвальд. – Бьёрн не хочет, чтобы мы поубивали друг друга и заодно сожгли его вик. Он же сам сказал и поэтому взял с нас всех клятву, что мы не будем разбирать свои обиды на его земле.

– Наш конунг очень мудр! – усмехнулся Торгест Стервятник. – И учится на ошибках.

Как рассказал девушкам Рагнвальд, Бьёрн-конунг вообще не хотел допускать Харальда в свою страну, пока здесь остается Олав, ибо помнил, чем кончилась такая же встреча с его братом Кнутом. Но Харальд на это ответил, что в случае с Кнутом в раздоре виновен не он, а люди Олава, и вот этого последнего Бьёрну не стоило допускать в страну, если он не желает раздора.

Только на свадьбе Рагнвальда Гуннхильд наконец увидела Харальда – ради этой свадьбы он и приехал, и только в этот день единственный раз ступил на серый камень острова Бьёрко. Он явился последним, когда все прочие гости уже собрались и сидели за столами, и привел с собой десять хирдманов без оружия – в этом был и намек на приезд Кнута, укоряющий Олава, и вызов, и выражение собственного бесстрашия. Только у самого Харальда имелся меч у пояса, ибо явиться на люди без меча ему, представителю рода конунгов, было почти так же неприлично, как без штанов.

Принимая в гостях трех человек королевской крови, Атли Сухопарый устроил на своем помосте для них особый стол: в середине сидел жених, рядом с ним Олав, как ближайший родич, а для Харальда было оставлено место по другую руку от Рагнвальда.

Ингер сидела в середине женского стола, Гуннхильд рядом с ней. Обе нарядные, в тонких льняных сорочках со множеством пышных складок, в цветных платьях, с золотыми украшениями, с волосами, уложенными на затылке в пышные красивые узлы, они были прекрасны, как богини, и гости то и дело бросали на них восхищенные взгляды. Варинги Бьёрна-конунга знали толк в красавицах! Вот только обе были бледны и молчаливы, да и Рагнвальд, в красной рубахе с шелковой отделкой и тщательно причесанный, мог выдавить лишь весьма напряженную улыбку.

Гуннхильд не сводила глаз с дверей. Когда Харальд появился, когда она увидела издали его светловолосую голову, возвышающуюся над всеми, кто пришел с ним и его встречал, ей стало жарко, ее пронзила дрожь, в ушах зашумело. При входе в дом знатного гостя встретили госпожа Дейрдра и сам Атли. Харальд принял рог, отпил, что-то сказал в ответ на приветствие, потом Атли проводил его в палату. Гуннхильд не сводила с него глаз, но он прошел мимо, даже не глянув на женский стол, и остановился перед очагом, ближайшим к почетному столу. К счастью, это было довольно близко, Гуннхильд могла хорошо видеть и слышать его.

– Прежде чем мы сядем за стол и выпьем свадебное пиво, мы должны сделать еще кое-что! – сказал Харальд, уперев руки в бока и глядя на Олава. Тот невольно встал. – Мой брат Кнут был предательски убит в этом доме твоим человеком. Я знаю, что Рагнвальд, сын Сигтрюгга, убил негодяя, отомстив тем самым за брата своей будущей жены. Я признаю, что у него есть такое право. Никто из моего рода никогда не хранил братьев в кошельке, и я не принял бы виру за смерть моего брата не чем иным, кроме крови убийцы. Но сейчас я требую виры не за смерть моего брата, которая отомщена, но за обиду, что это убийство совершено человеком из твоей дружины, Олав, сын Кнута. Пока эта обида не выкуплена, никакие договоры, в том числе брачные, между нами невозможны.

– Это требование справедливо, – согласился Олав, заранее предупрежденный людьми Бьёрна, что Харальд его выдвинет. – Я признаю… что обида твоему роду пришла из рядов моей дружины, – ему было тяжело выговорить эти слова, но он сделал над собой усилие, – и должна быть выкуплена. Прошу, прими от меня это обручье в качестве виры.

Он вышел из-за стола и приблизился к очагу с другой стороны. Теперь его и Харальда разделяло яркое пламя. Оба отступили на шаг назад и вынули мечи из ножен. Гуннхильд невольно стиснула руку Ингер; пальцы невесты были холодны как лед. Обе они столько раз видели это самое в своем воображении – их родичи-мужчины напротив друг друга, кровавые отблески пламени на обнаженных клинках, – что сейчас перестали дышать. Сердце замерло в жутком ожидании: а вдруг они сейчас бросятся друг на друга?