— Ну, это все знают. — Ее невежество явно его позабавило. — Это сыновья и дочери революции.

— Прекрасно. — Изабелла быстро переменила тему. — Я привезла тебе подарок.

— Спасибо, мама. — Глаза Николаса невольно обратились к свертку.

Изабелла села на скамейку и вручила ему подарок; Николас, присев перед ней на корточки, аккуратно развернул его. Некоторое время он молча смотрел на него.

— Ну что, тебе нравится? — с замиранием сердца спросила Изабелла.

— Это футбольный мяч, — объявил Николас.

— Ну да. И как он тебе?

— Это лучший подарок, который я получал за всю свою жизнь.

Он взглянул на нее снизу вверх, и по его глазам она поняла, что, несмотря на эти заученные формальные слова, он говорит совершенно искренне. «Вымуштрованный, сдержанный маленький старик, — подумала она. — Какие пережитые ужасы и кошмары сделали его таким?»

— Я никогда не играла в футбол, — сообщила ему Изабелла. — Ты научишь меня?

— Но ты же девочка. — Николас, видимо, колебался.

— Все равно мне хочется попробовать.

— Ну ладно. — Он выпрямился, держа мяч под мышкой. — Но тебе придется снять туфли.

Через считанные минуты вся его сдержанность испарилась без следа. С радостным визгом он носился взад-вперед за мячом, демонстрируя чудеса дриблинга. Он был проворен, как полевая мышь, и Изабелла бегала вслед за ним, смеялась, выполняла все его указания и позволила ему забить один за другим пять голов между ножек скамейки.

Когда они наконец, обессиленно рухнули на траву, Николас, тяжело дыша, вынес приговор:

— У тебя здорово получается — для девочки, конечно.

Затем они переоделись в купальные костюмы, и Николас продемонстрировал ей все свое несравненное мастерство. Для начала он «по-собачьи» проплыл в длину весь бассейн; ее похвалы были столь безудержны, что он тут же заявил:

— А еще я могу проплыть весь бассейн в ширину под водой. Смотри. — Ему почти удался и этот подвиг; он вынырнул, чуть-чуть не доплыв до стенки, фыркая, отдуваясь, с побагровевшим лицом.

Сидя по пояс в воде на ступеньках в мелкой части бассейна, Изабелла на мгновение содрогнулась, вспомнив, когда она в последний раз видела сына погруженным в воду, но тут же заставила себя улыбнуться и похвалить его.

— Отлично, Николас.

Все еще тяжело дыша, он подплыл к ней и без предупреждения вскарабкался к ней на колени.

— Ты очень красивая, — объявил он. — Ты мне нравишься.

Осторожно, будто он в любую минуту мог разбиться, как драгоценная хрустальная ваза, она обняла его и прижала к себе. В прохладной воде его тело было теплым и скользким, и она чувствовала, что ее сердце разрывается на части от нестерпимой боли.

— Николас, — бормотала она. — Мой малыш. Как я люблю тебя. Как мне плохо без тебя.

Время промелькнуло подобно вспышке молнии в летнем небе, и вот уже Адра пришла за ним.

— Николасу пора обедать. Хотите поесть вместе с ним, сеньорита?

Они пообедали на свежем воздухе, за столом, который Адра поставила для них во дворе. Они по-братски поделили запеченого «бесуго», атлантического морского леща, и салат. Николасу принесли стакан свежего апельсинового сока, а ей бокал шерри. Изабелла растерзала леща на мелкие кусочки, чтобы удалить все кости, но ел Николас сам, без посторонней помощи.

Когда Николас поедал мороженое, у Изабеллы вдруг потемнело в глазах. В ушах зашумело, и лицо Николаса перед ней расплылось и пропало.

Адра подхватила ее, прежде чем она успела свалиться со стула; дверь за ее спиной отворилась, и во двор вышел Рамон в сопровождении двух сотрудниц КГБ.

— Ты хорошо себя вел, Николас, — сказал Рамон. — А теперь Адра уложит тебя спать.

— А что случилось с этой милой дамой?

— С ней все в порядке, — заверил его Рамон. — Она просто очень устала. И ты тоже устал, Николас.

— Да, отец. — При этом утверждении он сладко зевнул и потер глаза кулачками. Адра увела его, и Рамон кивнул женщинам, стоявшим наготове.

— Отнесите ее в комнату.

Когда они подняли бесчувственную Изабеллу со стула, Рамон взял с обеденного стола пустой бокал из-под шерри и аккуратно вытер со стенок последние следы подмешанного наркотика своим носовым платком.

Изабелла проснулась в незнакомой спальне. Она чувствовала себя отдохнувшей и умиротворенной. Утреннее солнце заглядывало в комнату сквозь опущенные жалюзи. Она прищурилась спросонья и натянула на свои обнаженные плечи простыню, которой была накрыта. Как-то отрешенно она попыталась сообразить, где же она находится, но в голове плавал какой-то туман.

Вдруг она с удивлением обнаружила, что лежит под простыней совершенно голой. Она приподняла голову. Ее одежда была аккуратно сложена на стуле перед открытой дверью в ванную. Ее чемодан стоял на полке для багажа.

Краем глаза она заметила рядом какое-то движение, насторожилась и наконец полностью проснулась. В спальне вместе с ней находился мужчина. Она открыла рот, чтобы вскрикнуть, но он знаком велел ей молчать.

— Рам… — начала она было произносить его имя, но он двумя быстрыми шагами достиг ее кровати и положил ладонь на ее губы, чтобы заставить ее замолчать.

Она ошеломленно смотрела на него, не веря своим глазам. Рамон! Радость забурлила в ней весенним потоком.

Он отстранился от нее и быстро подошел к ближайшей стене спальни. На ней висела темная картина в стиле Гойи. Рамон взял ее за угол и наклонил так, чтобы был хорошо виден скрытый микрофон размером с серебряный доллар, прикрепленный к стене.

Он еще раз сделал ей знак молчать и вернулся обратно к кровати. На столике подле нее стояла ночная лампа; он снял с нее абажур и продемонстрировал ей второй микрофон, установленный на ножке прямо под лампочкой.

Затем он наклонился к ней так близко, что она ощутила на щеке его теплое дыхание.

— Идем. — Он прикоснулся к обнаженному плечу под простыней. Они так долго не виделись, что, несмотря на охватившую ее радость, она в его присутствии испытывала стеснение и скованность; она совсем отвыкла от него. — Я все объясню — идем. — В его глазах было столько боли и страдания, что ее радость тут же куда-то отступила.

Он взял ее за руку, которой она прижимала простыню к подбородку, из постели; она не сопротивлялась. Все еще не отпуская ее руки, он повел ее, совершенно нагую, в ванную. Она не обращала на свою наготу никакого внимания; ее слегка пошатывало, сказывалось остаточное действие наркотика.

Оказавшись в ванной, Рамон спустил воду в унитазе, открыл все краны на раковине и ванне и включил душ в стеклянной кабинке.

Затем повернулся к ней. Она отшатнулась, боясь прикоснуться к нему. Ее голая спина прижалась к холодному кафелю стены.